— Пройдись-ка до двери, вон туда.
Я поднялся и пересек помещение.
— Гм, — пробормотал он, не раскрывая рта. — Короткая нога — это короткая нога, и я тут не знаю никакого лечения. Но не пойму, почему тебе расти таким перекошенным из-за нее. Дай-ка мне туфель.
Я снял грубый кожаный башмак с выцветшей медной пряжкой и подал ему. Носок был совершенно изношенным в том месте, где я касался им земли, а каблук был новым, будто только что от сапожника. Он повертел башмак в своих богатырских руках, затем взял кусок железа, раскалил его, отбил молотом до тонкой пластины и загнул на концах так, что он стал напоминать полозья колыбели. В каждом конце он сделал отверстие и окунул эту штуку в воду. И в этот момент вернулся Сэм.
— Все готово, — сказал Шед.
Сэм отвязал лошадей, вывел их из кузницы и, оглянувшись, бросил мне через плечо:
— Пошли.
— Я останусь здесь.
— Ну и как ты собираешься возвращаться? Я не приеду за тобой.
— Я доберусь, — ответил я.
— Ладно.
Он взгромоздился на одну из лошадей и уехал. Шед выудил из воды кусок железа, приложил его одним концом к носку моего башмака, другим — к каблуку и прочно прибил. Затем пощупал пальцами подошву изнутри в поисках острых гвоздей, взял свой инструмент и выровнял их.
— Надень-ка, — сказал он. — По-моему, так должно быть получше.
Я туго застегнул пряжку башмака и встал. Сперва ничего не получалось, потому что я норовил ступать по-старому — опираясь на носок. Но после нескольких попыток я наловчился, и стало лучше, будто случилось чудо. Раскачиваясь, я шагал по кузнице, сходя с ума от радости. Изгибания и искривления, которыми сопровождалась моя походка в прошлом, из-за чего искажалось все тело, стали больше не нужны, и я мог стоять ровно, одной ногой на подошве своего башмака, другой на прочном железе.
— О, благодарю вас, — закричал я. — Ничего более чудесного со мной никогда не происходило. Это волшебство! Я очень вам благодарен. И мой отец заплатит вам. Он дал много денег тому человеку в Колчестере и доктору Форстеру, я знаю, что много. А они ничего не сделали. Он заплатит вам.
Шед смотрел на меня своим добрым взглядом, но при упоминании об отце лицо его исказилось гримасой.
— Мне не нужны его деньги, — сказал он как-то озлобленно. — Любой человек, кроме пьянчуги и бабника, мог додуматься до этого уже давным-давно.
— Вы не любите его? — быстро спросил я.
— Мне не следовало этого говорить, — пробормотал Шед.
— О, я сам не люблю его. Но он будет очень доволен.
— Может быть, — произнес Шед.
Я пешком ковылял домой. Две мили через заросли боярышника, три мили по полям вдоль невспаханной межи — так далеко я еще никогда не ходил. С меня градом катил пот. Но я гордо шагал, стараясь держаться прямо, чтобы в один день исправить ущерб, нанесенный моему телу за все эти годы.