— Когда я прочитал про проклятые украшения, Марина Евгеньевна, — кивнув, опять начал отец Дмитрий, — сразу вспомнил несколько родительских разговоров, которым раньше не придавал особого значения, хотя они и тогда показались несколько странными. Например, однажды я слышал, как мать сказала отцу что-то вроде: «А не кажется ли тебе, Николай, что надо что-нибудь предпринять, чтобы изумруды и прочее вернулось к настоящим владельцам?»
— И что же ответил ваш отец? — спросила Марина.
— Отец сказал, что точно неизвестно, какие из драгоценностей дареные, а какие… В общем, он не уточнил происхождение недареных, но думаю, и так ясно. Я тогда удивился разговору про изумруды, но как-то очень быстро выбросил его из головы, потому что в советское время драгоценные камни можно было увидеть только в кино, в музее или в ювелирных магазинах, в которые мы никогда не заглядывали по причине отсутствия средств на драгоценности. Да и вообще… я был мальчишкой… что мне какие-то изумруды…
— А что еще вы слышали от родителей? — заинтересовалась Марина. — Вы же сначала назвали услышанное разговорами… ну… то есть во множественном числе…
— Еще я слышал, что драгоценности Евдокии пошли на благое дело — на лечение внучки Татьяны. Моя мама даже предполагала, что часть греха с Епифановых таким образом снимется.
— А что по этому поводу думал ваш отец?
— Не знаю. Продолжения их разговора почему-то не слышал. Но когда я принял сан, мой дед Федор Никодимович сказал: «Ну, Митька, ты теперь один — епифановская надежда!»
— Вы… надеюсь, уточнили у деда, что он имел в виду? — спросила Марина, всем телом подавшись к Дмитрию и очень рассчитывая услышать наконец что-нибудь существенное, но священник покачал головой и ответил:
— Нет. Мне и в голову не могло прийти, что речь идет о какой-то семейной тайне. Я подумал, что он таким образом просит меня молиться обо всех родственниках. Я ничего против этого не имел, а потому расспрашивать ни о чем не стал.
Марина разочарованно усмехнулась, а потом спросила:
— А скажите, отец Дмитрий, почему вы выбрали такой странный жизненный путь… ну… я имею в виду… странный — для советского юноши?
— Человеку, далекому от религии, это очень сложно объяснить, Марина Евгеньевна. К тому же мы с вами видимся впервые. Что вам моя жизнь? Праздное любопытство, оно тоже… грех…
— То есть вы — никогда не грешите? — с ненужной запальчивостью спросила она. Ей почему-то хотелось уязвить этого спокойного, тихого и такого красивого мужчину. Неужели синеглазый красавец настолько безупречен, что естественное любопытство считает грехом? Марина даже бросила быстрый взгляд на кисти рук Дмитрия. Все ли пальцы на местах или как у печально известного отца Сергия…