— А мы в-ведь д-даже не знали, — наконец смогла вымолвить Татьяна Румянцева, — что у Миши с Н-Ниночкой в-все раз-зладилось… — Она схватила со стола принесенную для нее чашку и выпила из нее остатки воды. — Он н-ничего не говорил.
— А ты знаешь, Таня, что Миша добился того, чего хотел?.. — трясущимися губами произнесла Ирина.
— Как?! — охнула Татьяна.
— Нине действительно придется прощаться со своим… словом, ее Кирилл разбился… насмерть… на мотоцикле.
— Как?.. — еще раз пролепетала Румянцева.
— Похоже, что ваш Миша не просто попал под машину. Скорее всего, он назло Нине специально бросился под мотоцикл Кирилла. В результате Миша в больнице, но жив… а… нашего Киры…
— Н-е-ет… Только не это… — прошептала Татьяна, потом, задыхаясь, спросила: — И… и что же теперь будет?
Андрей сначала даже не понял, что она имеет в виду, и спросил:
— Ты о чем?
— Я… о Мишеньке…
— Что бы ни было, Таня, а его участь все же много лучше, чем Киры… Они с Ниной так любили друг друга…
— А Нина… она…
— А Нина еще ничего не знает. Представляешь, что с ней будет, когда она узнает!..
* * *
И вот сейчас вместо Нины, которую родители считали слабой беззащитной девочкой, перед ними сидела собранная и решительная взрослая женщина.
«Я убью его!» — написала она на листе блокнота крупными печатными буквами и два раза подчеркнула длинными ровными линиями.
Ирина обратила внимание именно на эту ровность линий и окончательно растерялась.
— Не ерунди, — сказал Андрей.
Нина слишком хорошо знала движения губ отца, когда он произносил эту фразу. Обычно она означала, что, с точки зрения Андрея, Нина занимается глупостями, например, стоя у плиты, ест макароны прямо со сковороды или поливает клумбу во дворе с балкона их шестого этажа. Макаронно-клумбовое выражение в применении к тому, что творилось в душе Нины, было для нее так же отвратительно-болезненно, как скрежет железа по стеклу для слышащего человека. Нинины ноздри затрепетали от гнева. Она встала и еще раз объявила родителям:
— Я убью его!
— Да что ты можешь сделать, глухонемая девочка! — попытался вразумить ее Андрей.
Это сложное прилагательное «глухонемая» было в их семье под запретом. Назвать Нину глухонемой было так же невозможно, как невозможно человека с одним глазом в лицо называть одноглазым, а горбатого — горбуном. Андрей специально употребил именно это жалящее определение, чтобы сбить дочь с толку, отвлечь от того, что она с таким жаром повторяла. Пусть она лучше возненавидит его, чем совершит что-то ужасное и непоправимое.
Ирина с колотящимся у самого горла сердцем смотрела на дочь. Как бы ей хотелось, чтобы ее Ниночка сейчас билась в рыданиях, которые так естественны в том случае, когда юная девочка теряет возлюбленного. Если бы она стонала и выла, они с Андреем утешали бы ее, поили лекарствами и тоже плакали бы вместе с ней. Им тоже, до спазмов в горле, было жаль Кирилла. Но почему Нина не плачет? Почему у нее такое жесткое лицо? Неужели они совсем не знают свою дочь?