. И… не сердись на меня. Аиллена. Я слишком долго прожил, не особенно считаясь с окружающими. Не считай меня мужчиной… в данном случае.
Шут улыбнулся.
— Она и не сердится. Ладно, я пойду умоюсь да еду притащу. Лена, даже не спорь. Есть надо всегда.
— Много мы с тобой ели, когда с ожогами лежали? А ей эти синяки — что нам с тобой те ожоги. Аиллена… Давай сращу трещину. Почему ты вдруг уперлась?
— Все должно быть естественно, Гарвин. Не спрашивай, почему я так решила. Само решилось. Если бы это было опасно, я б не спорила… а ты бы и не спрашивал.
Гарвин не ответил, но не сводил с Лены немножко странного взгляда. Лена высунула руку из-под одеяла и погладила его по щеке. Эльф даже не улыбнулся. А спрашивать бесполезно, если не захочет, не скажет, с три короба наврет убедительно, и нет шута, чтобы отличил правду от лжи. Что там за пророчество про Лену, которая произносится не Лена…
Гарвиново. Гарвиново видение, о котором он молчит. То есть было и старое забытое и непопулярное пророчество о некой Приносящей надежду, которое Гарвин изучал, может, особо пристрастно, потому что сам…
— Не бери в голову, — посоветовала Лена. — Что ты ни говори, я в пророчества все равно не верю. При желании любой текст, особенно бредовый, нетрудно подогнать под события. Я ж тебе рассказывала про Нострадамуса.
— Текст можно, — согласился он. — И даже картинку. Нет, я не собираюсь нагружать тебя этим… но, Лена, так много… В общем, постарайся, чтобы с тобой всегда хоть кто-то да был. Ни в коем случае не оставайся одна. Пусть полукровка, пусть хотя бы собака. Ни в комнате, ни на улице. Я понимаю, что это тяжело, что любой нуждается в одиночестве…
— Ты что-то видел? — прервал его шут, ставя на стол деревянный поднос. Гарвин поморщился. — Я не спрашиваю, что именно, но…
— Не оставляй ее — и все.
— Легко. Ты есть с нами будешь? Гарвин… я, может, не слишком верю в пророчества, зато верю в чутье эльфа, прожившего в пятнадцать раз больше, чем я. Я не оставлю ее одну.
— Я не останусь одна, — подтвердила Лена. Ее беспокоила озабоченность циника Гарвина. — Это не в тягость. Шут мне никогда не в тягость.
Гарвин неожиданно улыбнулся.
— А я иногда нуждался в полном одиночестве. Хорошо, что Вика меня понимала.
— Тебя и Лена понимает.
Гарвин посидел, низко опустив голову, потом посмотрел на шута.
— Понимает. Да. Она тебе говорила, что я наблюдал за вами ночью?
— Нет. И поверь, я тебе этого не спущу.
— В глаз дашь?
— Грубо. Я тебя посажу в лужу. Над тобой просто будут громко смеяться.
— Вообще, я не на вас смотрел, а на ауру, — сказал Гарвин, и это прозвучало как попытка оправдаться. — Я думаю, вы ничего не помните, потому что поток слишком сильный, просто вихрь… Поток — ее. Но что ты возвращаешь ей?