Испуганная Николь стояла в доме, прислонившись спиной к стене. Правильно, ей не следовало играть с ним. Он доказал, что смесь простодушия и любопытства может быть опасной. Николь всегда знала это, и потому было глупо кокетничать с ним. Какое облегчение, что Стокер ушел.
Так почему она стоит здесь, у двери, борясь с соблазном открыть ее, побежать за своим удивительным молодым обожателем и принести ему свои извинения? Извинения за его неблагоразумие? За то, что он целовал ее как проститутку? Хотя, если честно, ей было приятно. Николь заметила, что касается рукой губ, еще хранивших тепло его поцелуя.
Боже мой, подумала она, целовал ли ее так когда-нибудь хоть один мужчина? Затем она посмеялась над собой. В любом случае последним человеком на земле, который нуждался в ее извинениях или утешении, был сэр Джеймс Стокер. Он был настолько самоуверен, что считал себя необыкновенным молодым человеком. Пусть так. Пусть уходит.
— Синьора? — окликнула ее горничная Лючия. Она хотела узнать, скоро ли вернется этот красивый молодой англичанин.
Николь отступила от двери и хмуро ответила:
— Он не вернется никогда.
Она прошла из прихожей в коридор:
— И он вовсе не красив, у него большая ступня. Ты видела, какого размера у него ботинки?
С чайного стола Николь брала письма, аккуратно складывая их вместе, пока Лючия болтала по-итальянски о докторе Стокере: о его одежде, манерах, о его экипаже, о колесах этого экипажа с красными ободьями и латунными спицами.
— По-английски, — наконец сказала Николь. Она добавила, стараясь придать своему упреку логичность: — Ты должна пользоваться английским, если хочешь выучить его.
Девушка попробовала. Собирая чайные приборы на поднос, она сказала:
— Вы видите, он о-очарова-ательный, как вы сказали... элегантный. Его экипаж — модный и изысканный.
Николь приняла из ее рук поднос.
— Лючия, иди наверх. Ты поднимешься и закончишь укладывать чемоданы, которые мы посылаем в Сан-Ремо.
Лючия так и осталась стоять, забыв опустить руки.
— Пожалуйста...
— Наверх, иди наверх, — повторила Николь по-итальянски, — иди упаковывать чемоданы.
Лицо Лючии приобрело горестное выражение.
— Я только сказала, — она попыталась объяснить, — что он о-очень красив. Джентльмен.
Николь потеряла терпение:
— Ради Бога, Лючия, девушка вроде тебя может проехаться в его изысканном экипаже раз или два, спать с ним, но английский джентльмен никогда не свяжет себя обязательствами перед прислугой. Это несерьезно. Не будь такой наивной, слышишь?
Уязвленная, Лючия нахмурилась.
— Я? Нет, не я. Я думала о вас, синьора. Он влюблен в вас.