Ничего другого массовые анализы крови так и не дали.
Шесть лет спустя стало ясно — и не могли дать. Но для этого должны были пройти шесть лет.
Когда в середине восьмидесятых убийства на какое-то время прекратились, появилось сразу несколько новых версий. Если маньяк куда-то исчез, то, значит, он или покончил с собой, или сел в тюрьму по другому делу, или переехал куда-то далеко от Ростова. Начались новые тотальные проверки: самоубийц (их в области до десяти человек за сутки), новичков в местах лишения свободы (счет уже на тысячи), переехавших из области в другие края (в адресных бюро перебрали вручную пять миллионов карточек).
Как, по-вашему, спрашивает Виктор Васильевич Бураков, эта работенка времени требует? Она для бездельников?
А как насчет компьютеров, Виктор Васильевич? Зачем же карточки руками перебирать?
Насчет компьютеров точно так же, как и насчет полицейских «мерседесов». Блокнот и проездной билет на автобус…
Брали, допрашивали, держали в кутузке, отпускали, не отпускали, перетряхивали списки голубых, брали кровь у водителей, рылись в картотеках, наблюдали, прочесывали, предупреждали. А что поделывал тем временем наш дедушка, наш учитель, филолог? Скоро ли он из тени переберется на свет и проявится во всем своем жутком обличье?
Он, надо вам сказать, учительские дела совсем забросил и стал работать по снабжению. Завозил на свое предприятие оборудование, металл и прочие технические штучки. Иногда успешно, чаще не слишком. Среди сослуживцев ничем особо не выделялся, с начальством то и дело не ладил, на замечания и выговоры обижался, уходил в очередные отпуска, изредка болел, но так, несерьезно, часто мотался по командировкам, из дальних поездок не забывал привезти домой что-нибудь вкусненькое, смотрел телевизор, нянчил внука…
И убивал, убивал, убивал.
VIII
ИНТЕРВЬЮ С ЧЕЛОВЕКОМ ИЗ КЛЕТКИ
Лето 1992
Интервью у предполагаемого убийцы мы взяли в те дни, когда Ростовский областной суд уже три месяца подряд слушал дело о пятидесяти трех убийствах на сексуальной почве, совершенных с особой жестокостью.
Большинство участников процесса и тогда не сомневались в том, кто истинный убийца. Не говоря уже о сторонних людях — корреспондентах, публике в зале. Словами «убийца», «маньяк», «чудовище» пестрели газетные заголовки — будто нет такого понятия, как презумпция невиновности.
Но еще не начались прения сторон. И суд не произнес слова «убийца».
В то время, когда нам удалось получить интервью — страницы, исписанные дерганым почерком грамотного человека, от волнения пропускающего иногда буквы и запятые, — до приговора было еще далеко. Он тогда был — подсудимый. Филолог. Предполагаемый преступник. Учитель. Снабженец. Муж, отец, дед.