— А потом размышляем, откуда в городах столько вооруженных наркос — меланхоличным тоном заметил Родригес.
Да уж…
— Первый — всем. Предельное внимание.
— Четверый — первому. Вопрос — правила открытия огня.
— Первый — Четвертому. А то сам не знаешь… Только в ответ.
Только в ответ… Всю эту долбанную войну они только и делают что отвечают. Отвечают на выстрелы, взрывы, вылазки анархистов. Черт, любой летеха, только что закончивший Вест-пойнт[9] скажет, то первое что должен завоевать пехотный командир в бою — это инициативу. Если ты не выигрываешь — значит, ты проигрываешь. А как можно завоевать инициативу, если только и делать, что отвечать…
— Четвертый, внимание! Черный Субурбан, обгоняет нас слева! С твоей стороны!
— Принял, веду его!
Машина выглядела полицейской, но ни полицейский, ни частник не рискнул бы обгонять североамериканский конвой, на заднем бампере каждой машины которого было написано крупными буквами "Держать дистанцию не менее ста метров. Стреляю на поражение!". Они же ехали не на армейских машинах, их вполне могли обгонять, и вообще могло произойти всякое — особенно если кто-то стуканул об их выдвижении в город. В обгонявшем их Субурбане мог быть кто угодно — те же наркос. Наркос обожали маскироваться под местных копов, и нередко у них это удавалось. А местные копы обожали торговать наркотиками, если представлялась такая возможность — и им это тоже удавалось…
Альварес переложил свой автомат так, чтобы можно было быстро развернуться — и стрелять прямо через окно.
Субурбан, держа скорость миль на десять повыше чем они ровно, не ускоряясь и не тормозя, обошел их. Тонированные до черноты стекла остались закрытыми, в североамериканцев не полетела граната, сам Субурбан не взорвался во время обгона.
— Отбой
— Принял.
Проскочили железнодорожный мост, слева замелькали барриос — нищие, кишащие крысами жилища местной бедноты, сделанные из морских контейнеров, украденных из порта, из листов самого разного железа, взятого непонятно откуда, из потемневших от старости американских мобильных домов — моторхоумов. Моторхоум здесь считался настоящей виллой.
Это тоже была Мексика. Здесь ходили босиком, если не удавалось украсть ботинки, здесь матери укладывая детей спать, оставались рядом, потому что крысы могли объесть ребенку лицо, здесь проржавевший контейнер считался домом, а старый, с давно сгнившими шинами моторхоум — хоромами. Здесь убить человека стоило сотку баксов, а то и еще дешевле. Здесь рожали по семь-восемь детей, и у половины жителей этих трущоб вообще не было паспортов. Эти люди не существовали для государства — но государство потом удивлялось, откуда берутся бандиты, наркомафиози и анархисты.