Коридор, лестница, еще коридор. Снова лестница, узкая витая. И вот выход на улицу, во внутренний дворик. Башня стоит обособленно. Белокаменная, высокая, тонкая. Скорее даже шпиль. Шарль объяснил мне, что ее построили отдельно, для наблюдения за звездами, и такой нет во франконском замке Ле-Буш.
Я уже толкнула створку двери, когда краем глаза заметила движение за спиной. Или намек на движение? Почем знать. Все способности птицы спят и не пробуют пробудиться. Полагаю, это следствие переутомления, и надеюсь, что оно обратимо. В первые дни у меня болела голова даже от пятиминутного сосредоточенного размышления. Любая попытка вслушаться в тишину доводила до головокружения. Сейчас стало лучше, мы с Шарлем разговариваем часами, и я не устаю. Вчера и позавчера мы сидели в башне безвылазно, так увлеклись, что не заметили, когда стемнело… Потом он заставил Мари зажечь свечи в бальном зале и играл для меня на клавесине старинные франконские мелодии. Было замечательно. С ним так легко.
До башни добежать полминуты. Я решительно развернулась и скользнула в зал, сегодня пустой и полутемный, притененный тяжелыми, плотно сдвинутыми шторами. Широкая арка ведет из него в пустую прихожую, и я решительно не могу представить себе, что тут двигалось. Не иначе опять у меня головокружение. Признаваться не хочется, иначе Шарль переполошится, станет суетливо жалеть и опекать. Не люблю выглядеть больной и слабой.
Проще убедить себя, что тень движения мне почудилась. Пройти через зал, оглядеться, проверить все досконально и убедиться, что никого тут нет. Разве только в прихожей одна штора задвинута не до конца, из-под нее яркими потоками льется солнечный свет. Очень красиво. Сияние на темном фоне и танцующие пылинки. Если бы я на пару лет дольше проучилась в «Белой розе», мы с Шарлем тоже могли бы так вот кружиться в танце. Но я, увы, не обучена. А то, что мы азартно, с привизгом и частушками, отплясывали на насыпи возле вагонов, едва ли приемлемо для исполнения на паркете этих франконских полов…
Пылинки завораживающе кружились, а я стояла и мечтала, что сумею станцевать вальс. Протянув руку, я бережно погладила поток света, как будто свет можно гладить. Из круговерти сияния выделилась крупная, перламутрово переливающаяся пушинка. Я сделала реверанс – хоть это умею – и протянула ей ладонь. Пушинка насмешливо унеслась с потоком воздуха, но тотчас вернулась и чинно присела на синий бархат моего сегодняшнего платья.
– Значит, мы все же станцуем тур вальса? – предположила я, бережно пересаживая ее на плечо. И, довольная собой, пошла назад, к двери в дальнем конце зала. Никого здесь нет. И головокружения у меня нет.