— Ничего, — слабо утешил я, — вполне приличная елка. А навесить игрушек — совсем будет красивая.
— Давай вешать! — вцепилась в меня сестренка.
— Тише ты, больно! — Я опять подул на палец с наклейкой.
— Сильно поранил? — заботливо спросила мама и взяла мою руку.
— Пустяки.
— Господи! Худой ты у меня, бледный. Вместо того чтобы сидеть в квартире — играть в шахматы, лучше на улице гулял бы. Чудесный день был сегодня. Хоть сейчас выйди во двор, подыши воздухом.
— А елку убирать? — На круглом Лидушкином лице была написана такая обида, что я поспешил сказать:
— Хорошо, помогу тебе немного и пойду дышать воздухом.
— А мне — коржи печь. Самим Бонапартом буду вас кормить. Наполеоном. — Мама улыбнулась своей шутке и собралась уже идти на кухню, но вдруг вспомнила: — А письма, Боря, в ящике не вынимал?
— Не было письма.
— Что такое? — сказала мама. — Или почта к Новому году так перегружена, что не могут вовремя доставить? Не мог же папа не поздравить нас.
— Сегодня только двадцать девятое, — напомнил я. — Еще завтра день. Да послезавтра.
Глава пятая — об Алешином изобретении, нахальной Маринкиной косичке и снова — о человеческой воле
Просто дышать воздухом мне показалось неинтересным. И во дворе делать было нечего. Ребят — никого. Наверное, по телевизору какой-нибудь фильм показывают или хоккейный матч.
Я вышел со двора. Наша улица Мечникова — не центральная улица, и движение здесь небольшое. Лишь за домом 48, где живет Алеша, поперек нашей улицы одна за другой бегут машины и автобусы — там основная магистраль города.
В ту сторону я и пошел. Я еще не был уверен, что иду туда не случайно. Просто у меня мелькнула мысль: хорошо бы увидеть Алешу и как-то предупредить его, чтобы он, в случае чего, сказал моей маме, будто я был у него и играл в шахматы. Разве мама не может повстречаться с Алешей на улице? Сколько угодно. И тогда… Ведь так и сказала, что непременно поговорит с ним.
Конечно, просить Алешу о таком обмане и как-то все объяснить ему — не легкое дело. Я даже не знал, решусь ли на это. Ну ладно, пускай не решусь. Главное, мне хотелось почему-то увидеть Алешу. Вот хотелось, и все.
Алеша был дома. По телевизору в самом деле показывали какой-то фильм. В комнате, освещенной сиреневым светом экрана, сидели два его младших брата, бабушка и отец. А сам Алеша «опять в мастерской над чем-то мудрит». Так, выразилась его мама, это она открыла мне дверь.
«Мастерской» у них называлась малюсенькая комнатка, которая в других квартирах, где я бывал (да и в нашей тоже), зовется обыкновенной кладовкой. В этих кладовках пылятся старые вещи, чемоданы, давно прочитанные журналы. Здесь же никаких журналов и старых вещей не хранили. Здесь стоял невысокий верстак с писками и обрезком трамвайного рельса. Над верстаком, вдоль стены, на двух полках лежало много всякого инструмента — отвертки, зубило, клещи, молоток, набор напильников и еще большой набор сверл, торчавших из гнездышек в длинном деревянном бруске. И против каждого гнездышка — размер: «1», «1,5», «2»…