— Никто из нас не заговорит, — сухо сказал Шардт. — Нам все равно, сидим мы в тюрьме или нет. Важно лишь наше дело.
— И какое же ваше дело? — продолжал допрос Донати.
— Вы едва ли способны это понять, — прозвучал пренебрежительный ответ.
— Но вы, по крайней мере, могли бы попытаться объяснить мне.
Шардт покачал головой.
— Вы действительно верите, что я клюну на ваши наивные уловки? Я ничего не собираюсь вам объяснять!
Александр наклонился к нему:
— Но мне-то ты должен объяснить, Вернер!
— Тебе, Розин? Не знаю, зачем мне это делать.
— По двум причинам. Во-первых, ты хотел меня убить. Во-вторых, ты во второй раз навел тень на имя швейцарской гвардии, которая еще не оправилась от майских событий.
— Я сейчас просто заплачу. Ты переживаешь из-за славного имени гвардии? Ты же покинул наш союз! — Эти слова прозвучали как обвинение в предательстве.
Александр понял, что Шардт в душе не сознавал своей вины. Напротив, гвардеец был уверен, что, исполняя свое мрачное «дело», он ведет себя абсолютно правомерно. Шардт оказался фанатиком самого опасного сорта: этот человек подходил к выполнению задачи хладнокровно и вдумчиво.
— Мне кажется, мы действительно ничего не добьемся от него и от других тоже, — сказал Александр, повернувшись к Донати. — Ты присутствовал, когда они надевали чистую одежду?
Комиссар покачал головой.
— Я не падкий на развлечения.
— А я падкий, — ответил Александр и ткнул пальцем в сторону Шардта. — Я бы с удовольствием осмотрел верхнюю половину его тела.
Донати искоса взглянул на него.
— Что, прости?
— Я бы с удовольствием осмотрел верхнюю половину его тела, — невозмутимо повторил Александр.
Впервые за время допроса арестованный начал проявлять хоть какие-то эмоции. С ненавистью глядя на Александра, он спросил:
— Это разрешено? Розин здесь вообще может присутствовать? С каких это пор прессу допускают к полицейским допросам?
Донати сделал вид, что удивился.
— Только что прикончил нескольких священников, а теперь взывает к закону, вот тебе на!
Он дал знак охраннику возле двери, чтобы тот подошел.
— Коллега, помогите выполнить моему другу его заветное желание!
Без особых разговоров полицейский задрал на Шардте пуловер и футболку. На спине виднелись многочисленные кровавые полосы, некоторые затянулись, некоторые были заметно свежее.
Александр тихо произнес:
— Totus tuus, Domine. Hic iacet pulvis, cinis et nihil. Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa. «Всецело твой, Господь. Здесь не осталось ничего, кроме пыли и пепла. По моей вине, по моей вине, по моей большой вине».
Именно так звучала покаянная молитва тайного ордена «Totus Tuus», когда они занимались самобичеванием. В мае Александр часто видел такие шрамы, даже у Елены, которая воспитывалась в приюте для сирот, которому покровительствовал тайный орден. На вопрос, заданный Александром отцу, он наконец получил ответ. Орден не был полностью уничтожен, он все еще продолжал свою деятельность. И даже больше — он был замешан в убийствах священников.