Она крепко сжала его пальцы.
— Я уже сказал, что слышал ваш с Лиз разговор.
Она заставила себя ослабить хватку, но пальцы не слушались ее, оставаясь холодными.
— Это было очень давно и больше не влияет на мою жизнь.
— Значит, влияет, если ты просыпаешься от крика. Прошлое не дает спокойно жить в настоящем, — спокойно продолжил он. — Когда ты помогла Лиз, твое прошлое напомнило о себе.
— Хорошо. И что?
— Доверься мне, Алтея, — спокойно произнес он, глядя ей прямо в глаза. — Позволь помочь тебе.
— Мне больно, — услышала она собственный голос и закрыла глаза. Впервые она смогла открыться другому человеку. — Не всегда. Но эта боль возникает время от времени и режет меня на куски.
— Я хочу понять. — Он поднес к губам ее ладонь. Алтея не отдернула руку. — Поговори со мной.
Она не знала, с чего начать. Самым безопасным было рассказать все с начала. Опустив голову на подушки, она снова закрыла глаза.
— Мой отец пил и, когда напивался, делался отвратительным. У него были большие кулаки. — Она сжала руки, затем расслабила их. — Он колотил маму и меня. Самое мое раннее детское воспоминание именно об этих руках, об их жестокости, которую я не могла понять и которой не могла противостоять. Я не очень хорошо его помню. Как-то ночью он сцепился с кем-то еще более жестоким, и тот убил его. Мне было шесть.
Алтея снова открыла глаза, понимая, что лежать с закрытыми глазами — еще один способ спрятаться от реальности.
— Когда он умер, мать решила заняться тем, что его и сгубило, — приложиться к бутылке. Она напивалась не так сильно, как он, но лупила меня не меньше.
Кольту оставалось только ломать голову, как у людей, которых она описала, могла родиться столь прекрасная и столь достойная дочь.
— У тебя были другие родственники?
— Бабушка и дедушка по материнской линии. Я не знаю, где они жили, я никогда их не видела. Они отказались от матери, когда та сбежала с моим отцом.
— Но они знали о тебе?
— Если и знали, им было наплевать.
Кольт ничего не ответил, пытаясь осмыслить то, что она рассказала. Но не мог, просто не мог понять семью, которой нет дела до ребенка.
— Хорошо. И что ты делала?
— В детстве ты ничего особенного не делаешь, — безразлично ответила она. — Ты находишься в полной власти взрослых, но все дело в том, что очень многие взрослые лишены жалости. — Она замолчала, чтобы уловить потерянную нить повествования. — Когда мне было восемь, мать ушла, она часто пропадала, но на этот раз она не вернулась домой. Через пару дней сосед позвонил в социальную службу. И они забрали меня.
Алтея снова потянулась за стаканом. На этот раз ее руки не дрожали.