– Тань, надо грести. – Я повернулся, сунул револьвер в кобуру и тщательно ее застегнул. У Танюшки зелень выступила даже вокруг рта. – Надо грести, – повторил я.
* * *
Я постарался оттолкнуть плот от берега. Танюшка выплясывала на берегу, поспешно одеваясь и бросая взгляды на реку. А у меня кружилась голова – позорно кружилась, но мне было так плохо, что я не боялся этого. За все свои четырнадцать лет в обморок мне падать еще не приходилось, а вот поди ж ты… Не помню, как я оделся, – перед глазами снова и снова вставал стоп-кадр: падающий в воду не-негр, которого я убил. Я твердил себе снова и снова, что эти существа убили бы нас, не выстрели я, но лучше не становилось. «И чего меня так развезло, – вяло думал я, – сперва-то все хорошо было?..»
– Олег, тебе плохо? – встревожилась Танюшка. Я кивнул – просто уронил голову. – Из-за этого? Олег, они бы нас убили, ты же нас спас!
– Да знаю я все это, Тань. – Я буквально заставлял себя одеваться. – Все равно плохо… Да ладно. – Я приказал себе встряхнуться. – Пошли, я разойдусь.
И все-таки заставил себя бодро зашагать впереди Танюшки вверх по склону – к лесу.
* * *
Этот берег Ергени зарос почти исключительно дубами – невысокими, но чудовищно кряжистыми. Только изредка встречались островки высоких стройных ясеней да на полосах луговин – словно кто-то прочесал лес чудовищными граблями – росли высокая сочная трава и кусты орешника. На одной из опушек Танька нашла невесть каким чудом выросшие в конце июня белые – семь штук, крепких и нечервивых.
Давно уже надо было остановиться, но мы шли и шли, пока солнце не село за деревья окончательно. Тогда мы, не сговариваясь, молча улеглись под «первый попавшийся» дуб, спина к спине, и как-то сразу уснули, выключились…
…Помню, что мне снилась мама, и я проснулся, захлебнувшись слезами. Лицо у меня было мокрое. Наяву я уже года два не плакал, даже если было больно, обидно, страшно или трудно, да и спал давным-давно спокойно. Но сейчас мне не было стыдно, и я, уже проснувшись, еще какое-то время тихо всхлипывал, пока сон уплывал все дальше и дальше.
Солнце почти село, было полутемно. На краю прогалины несколько оленей щипали траву. Когда я приподнялся, они разом вздернули головы и неспешно удалились в лес.
Танюшка стремительно села, вытаращив глаза. Кажется, она даже хотела закричать: то ли ей тоже что-то приснилось, то ли она меня не сразу узнала. Но потом, поморгав, спросила:
– Ты что, плакал?
– А что, похоже? – Я сыграл удивление. – Нет, это со сна глаза красные… Нельзя спать на закате… Тань, ты едой займись, а я пойду дрова поищу.