Пол с увлечением рассказывал мне о местных сортах эля, когда вдали раздался глухой грохот.
— Хотел бы я знать, что это такое?.. — пробормотал он.
Наша машина только что повернула направо, сокращая путь к бару, но странный звук, по-видимому, заставил Пола позабыть о пиве. Стараясь определить направление, откуда донесся грохот, он совершил еще два поворота и выехал на какую-то относительно узкую улочку.
Проезжую часть преграждал брошенный кем-то автомобиль, но между ним и домами оставалось еще порядочно места. Сзади этот автомобиль выглядел совершенно нормально, но когда мы, свернув на тротуар, поравнялись с ним, я едва сдержал потрясенное восклицание. При свете уличных фонарей я ясно видел, что переднее крыло машины сильно обожжено, так что даже краска на нем полопалась и почернела. Лобовое стекло было разбито вдребезги, и осколки держались только благодаря внутренней полимерной пленке. Фар у машины тоже не осталось — вместо них поблескивали искореженные отражатели, похожие на незрячие бельма.
— Пол, — сказал я, — эту машину кто-то взорвал…
Это было глупо, конечно. Пол и сам видел, в чем дело, но придумать что-то более умное я не успел. На углу улицы — прямо позади нас — раздался новый взрыв. Ночь озарилась багрово-желтой вспышкой, по стенам зданий шарахнулись острые тени, и наша машина сильно качнулась на рессорах. Заднее стекло лопнуло, и острые осколки посыпались в салон; обернувшись на их мелодичный звон, я увидел, как из-за угла выбегают люди и спешат к нам. Многие были в крови. Всего минуту назад они степенно прогуливались вдоль квартала, но сейчас неслись во всю прыть.
Эта картина живо напомнила мне то, что я уже видел когда-то давно — до того, как уехал из Соединенных Штатов в Шотландию и на несколько лет погрузился в холодный сон. Друзья, близкие люди, целый народ погибал на моих глазах, а я мог только беспомощно наблюдать за этим. Лично мне не грозила никакая опасность, но и остановить, изменить что-либо было не в моей власти. Именно от этого воспоминания я бежал всю жизнь и никак не мог убежать. Да это, наверное, было просто невозможно. Как когда-то говорили у нас в Америке: тот день «сделал» меня. Не только мои воспоминания, но и вся последующая жизнь: мое преподавание в колледже, писание пьес и стихов и прочее — все это было реакцией на события одного дня.
Пол тем временем остановил свою машину ярдах в тридцати от первой, выключил мотор и, схватив с заднего сиденья цифровую видеокамеру, принялся снимать. Он с упоением водил ею из стороны в сторону, одновременно пытаясь объяснить мне происходящее. Я перестал быть главной новостью дня, и Пол, волей случая оказавшийся на месте новой сенсации, горел желанием действовать. Я выбрался из машины и последовал за Полом, который уже мчался по улице к толпе. Двигавшиеся нам навстречу люди начали останавливаться, и Пол смешался с ними, задавая вопросы и продолжая снимать на ходу. В толпе преобладали молодые лица, и я понял, что это, без сомнения, колонисты первого поколения, которые решили устроить что-то вроде ночной демонстрации. Их растерянность, вызванная взрывами, быстро проходила, уступая место гневу, и на мгновение я даже испугался, как бы меня не приняли за старожила. Молодые каледонцы с жаром говорили о том, что теперь всем станет ясно, кто такие эти старые колонисты и до чего они могут дойти в своем неприятии перемен.