— Я никогда не дуюсь, но по части ощущения вины — тут я чемпион! Были времена, когда Бен учился только на двойки, а я даже не слушала свою мать, которая кричала мне, что мальчик вовсе не дурак и не собирается убивать меня своими отметками!
— А поговорить об этом с мужем было нельзя?
— Это было бы совершенно бесполезно! — Эбби осеклась, но было уже поздно, она устала и чувствовала себя беспомощной. — Я сварю вам кофе, — начала она и поднялась.
— Не хочу утруждать вас, — ответил Дилан, взяв ее за руку. Хотя контакт был достаточно легким, он позволил задержать ее возле себя.
Она почувствовала невероятное, почти невозможное желание оказаться в его объятиях. Ей очень хотелось, чтобы он прижал ее к себе и не задавал никаких вопросов. Но он всегда будет спрашивать, а она не всегда сможет ответить ему. Поэтому она взяла себя в руки и отодвинулась от него.
— Я не хочу сейчас отвечать на ваши вопросы.
— Вы никогда не рассказывали, каким отцом был Чак. Почему?
— Вы меня об этом не спрашивали.
— Ну, вот теперь я спрашиваю!
— Я уже сказала вам, что не хочу сейчас давать интервью! Уже поздно. Я устала.
— И вы лжете! — Он сжал ее руку и почувствовал, как заколотилось ее сердце.
— Я не понимаю, о чем вы говорите!
Дилан по горло был сыт ее уклончивыми ответами. Любование ее лицом не поможет выяснить правду.
— Каждый раз, когда я задаю вам некоторые вопросы, вы даете мне заранее продуманные, словно отрепетированные ответы! Почему? Почему вы упорно ретушируете образ Чака Рокуэлла?
Его пальцы, сжимавшие ее руку, причиняли ей меньше боли, чем вопросы, ответы на которые она заранее продумала, чтобы ввести его в заблуждение ради собственной безопасности и безопасности детей.
— Он был моим мужем! Такой ответ вас устроит?
В ее голосе он услышал дрожь.
— Нет! — Он уже сформулировал для себя версию и теперь ее озвучит! — Если ваш брак по всем статьям удовлетворял Дженис Рокуэлл, Она была бы счастлива! Чак был ее единственным сыном, и после его гибели кто-то должен был унаследовать все имущество семьи.
Второй раз за время их знакомства он увидел, как побледнело ее лицо, но сейчас эта бледность была вызвана не страхом, а гневом. Взрыв этого гнева он почувствовал собственными пальцами. Этого он и добивался. Ему хотелось пробить брешь в ее самообладании и добраться до правды. И до нее.
— Отпустите меня! — Ее голос явственно дрожал.
Позади них в камине треснуло полено, выбросив пучок искр за экран. Оба этого не заметили.
— Сначала я хочу получить ответ!
— По-моему, вы его уже получили!
— И вы хотите, чтобы я поверил в эту ложь?