– Наш не жирный, – сказала я, когда успокоилась и смогла говорить. – Зато урод.
Тут я снова начала смеяться, но молчание Элизабет заставило меня прекратить.
– Не хочу, чтобы ты думала, будто я тебя хвалю, – заметила она. – Ты поступила неправильно, не сомневайся. Но я чувствую себя виноватой, что проигнорировала твой гнев и послала тебя в школу в таком состоянии. Надо было объяснить тебе лучше, поделиться с тобой.
Элизабет все понимала.
Я подняла лоб от приборной доски и положила голову ей на колени, вдруг впервые в жизни почувствовав себя не так одиноко. Руль был всего в паре дюймов от моего носа. Затылок давил ей в живот. Возможно, Элизабет удивило мое внезапное проявление нежности, но если это и было так, она не подала виду. Только отпустила руль, положила руку мне на висок и начала гладить мое лицо и нос.
– Надеюсь, она дома, – сказала Элизабет, и я поняла, что она снова думает о Кэтрин. Она включила поворотник и стала ждать, пока несколько автомобилей проедут мимо, а потом свернула на шоссе.
Все недели перед урожаем Элизабет думала о сестре. Я знала об этом, потому что она ей звонила – десятки раз, и каждый раз говорила с автоответчиком. Ее первые монологи были похожи на те, что я подслушала под окном: разрозненные воспоминания, убежденное желание оставить все в прошлом. Но в последнее время она разговорилась, разболталась, и иногда говорила так долго, что время на автоответчике кончалось и приходилось перезванивать. Она все описывала и описывала нашу каждодневную жизнь буквально до минуты, бесконечно рассказывала, как пробует виноград и чистит баки для сбора. Часто она рассказывала, что готовит, в процессе готовки, обмотавшись проводом и бегая от плиты к полке со специями и обратно.
Чем больше времени Элизабет говорила с Кэтрин, а точнее, с ее автоответчиком, тем отчетливее я понимала, как мало она говорит с другими. Она выходила из дома только на рынок, в бакалейную лавку, хозяйственный магазин и изредка на почту, но лишь чтобы получить растения, заказанные по каталогу для садоводов. Письма никогда не отправляла и не получала. Я видела, что со всеми немногочисленными местными жителями она знакома: она просила мясника передать привет жене, а когда проходила мимо прилавков на фермерском рынке, всех продавцов называла по имени. Однако она не разговаривала с этими людьми. Мало того, за все время, что я с ней жила, я ни разу не слышала, чтобы она вообще с кем-то разговаривала. Ее общение с Карлосом имело сугубо практический характер и касалось только выращивания и сбора винограда – от этой темы они никогда не отклонялись.