Я вошла домой, Наталья и ребята из ее группы устанавливали инструменты. Они кивнули мне. Я незаметно поднялась по лестнице и, достав ключи из рюкзака, открыла игрушечную дверь, заползла внутрь и свернулась на полу калачиком. Одежда промокла, и влага пропитала мех; весь мир стал влажным, голубым, прохладным. Я поежилась с раскрытыми глазами. В ту ночь я не спала.
4
– Готова? – спросила Элизабет.
Я удивилась тому, как мало мы ехали. Элизабет припарковалась перед запертыми металлическими воротами, на дорожке. По правую руку была стоянка, где по выходным работал фермерский рынок, а за ней – виноградники. Где-то там, за пределами большой асфальтовой площадки, границы двух поместий наверняка соединялись.
Элизабет вышла из грузовика и достала из кармана плоский ключ. Вставила его в замок, и ворота распахнулись. Я ждала, что она вернется в машину, но она поманила меня рукой.
– Пойдем пешком, – сказала она, когда я вышла. – Давно я не ходила по этой земле.
Она медленно зашагала по дорожке к дому, останавливаясь, чтобы оборвать головки увядших цветов или потрогать, влажная ли земля, запустив в нее палец на дюйм. Здесь, в окружении цветов, я неожиданно осознала, насколько серьезна была ссора между сестрами. Мне трудно было представить, что могло разозлить Элизабет до такой степени, что она многие годы отказывалась видеть не только сестру, но и эти бесконечные цветочные просторы. Должно быть, это было страшное предательство.
Подходя к дому, Элизабет ускорила шаг. Дом был меньше нашего и желтый, но той же формы – с остроконечной крышей. Когда мы подошли к крыльцу, я обратила внимание, что дерево было мягким, точно не до конца просохло от весенних дождей. Желтая краска у входной двери отслаивалась большими кусками, а низко прибитый желоб нависал над верхней ступенью. Элизабет пригнулась, чтобы не задеть его лбом.
Она взошла на крыльцо и встала у двери, выкрашенной в голубой цвет, с узким прямоугольным окошком посередине. Элизабет заглянула в него. Встав на цыпочки, я прислонила лицо к стеклу под подбородком Элизабет. Мы смотрели внутрь. Стекло было грязным и кривым, и создавалось впечатление, будто смотришь из-под воды. Края мебели расплывались, фотографии в рамах точно парили над каминной доской. Тонкий ковер с цветочным рисунком растворялся под паром нашего дыхания. Я внимала пустоте, царившей в этой комнате; в ней не было людей, тарелок, газет – никаких признаков человеческой деятельности. Однако Элизабет все равно постучала: сперва тихо, затем громче. Она ждала, и когда никто не вышел, начала стучать беспрерывно, вкладывая в этот звук все свое нетерпение. Но никто не открыл.