– Не за что. И не гони так. Чем быстрей закончим, тем больше времени мне придется провести на рождественском сборище у матери.
Я взяла розу и принялась, как в замедленной съемке, срезать шипы, раскладывая их на столе в аккуратную линию.
– Уже лучше, – сказала Рената. – Но можно еще медленнее.
Все утро мы работали нарочито медленно, но все равно управились к полудню. Рената взяла список и дважды проверила букеты.
– Все?
– Да, – ответила она. – К сожалению. Только доставка и рождественский обед у мамы – кстати, ты идешь со мной.
– Нет, спасибо, – ответила я, отхлебнула холодного кофе и надела рюкзак.
– Думаешь, у тебя есть выбор? Не-а.
Я могла бы начать спорить, но чувствовала себя в долгу за премию, к тому же праздничный обед с кучей еды – это было по мне, пусть даже я не знала, что такое праздничное настроение. Русскую кухню я никогда не пробовала, но все равно она наверняка лучше, чем ветчина, которую я планировала съесть прямо из банки.
– Ладно, – ответила я. – Но в пять у меня дела.
Рената рассмеялась. Наверное, ей тоже казалось невозможным, что у меня могут быть какие-то дела в Рождество.
Мать Ренаты жила в Ричмонд-Дистрикт, и мы отправились туда самым долгим путем.
– Моя мать – стихийное бедствие, – сказала Рената.
– В каком смысле? – спросила я.
– В любом, – ответила она.
Мы притормозили у дома, выкрашенного в ярко-розовый. На деревянном столбе развевался рождественский флаг, а крыльцо было уставлено светящимися пластиковыми фигурками: ангелы, олени, бурундуки в колпаках Санта-Клауса и пингвины в вязаных шарфах.
Рената толкнула дверь, и нас обдало волной жара. На подушках, подлокотниках и спинке единственного дивана сидели мужчины и женщины; мальчики и девочки школьного возраста валялись на пушистом ковре, а через их худые ноги переползали младенцы. Я вошла и сняла куртку и свитер, но дорога к гардеробу, возле которого Рената разговаривала с девушкой моего возраста, была полностью перегорожена чьими-то маленькими руками и ногами.
Так я и стояла у двери, когда, проталкиваясь сквозь толпу, ко мне подошла копия Ренаты, только постарше и покруглее. В руках у нее был большой деревянный поднос с нарезанными апельсинами, орехами, сушеным инжиром и финиками.
– Виктория! – воскликнула она, увидев меня, всучила поднос развалившейся на диване Наталье и перешагнула через детей, перегородивших путь. Когда она обняла меня, мое лицо оказалось у нее под мышкой и широкие рукава серого шерстяного свитера накрыли мне спину, как крылья живого существа. Она была высокой и крепкой, и, когда я наконец вырвалась из ее объятий, она схватила меня за плечи и подняла мое лицо, чтобы рассмотреть его получше. – Прекрасная Виктория, – сказала она, и ее длинные волнистые седые волосы колыхнулись и защекотали мне щеки. – Мои дочери так много о тебе рассказывали, что я полюбила тебя еще до того, как увидела!