Как-то в конце мая, после того как наш ежевечерний ритуал повторялся уже несколько месяцев, Грант наклонился, чтобы поцеловать меня, но задержался в дюйме от моих губ. Опустив руки мне на талию, он притянул меня к себе так, что наши тела соприкоснулись, но не губы.
– Думаю, пора, – сказал он.
– Что пора?
– Пора мне снова начать спать в своей постели.
Я щелкнула языком и выглянула в окно.
– Чего ты боишься? – спросил он, когда я долго не отвечала. Я задумалась над ответом. Я знала, что он был прав и страх не давал нам сблизиться, но что именно меня пугало?
– Не люблю, когда меня трогают, – проговорила я, повторяя давнишние слова Мередит. Но даже не успев договорить, поняла, что это абсурд. Мы прижимались друг к другу всем телом, но я же не отдернулась.
– Тогда я не буду тебя трогать, – сказал он. – Если сама не захочешь.
– Даже во сне? – спросила я.
– Тем более во сне.
Я знала, что он говорит правду.
Я кивнула.
– Можешь спать у себя. Но я буду на диване. И если проснусь и увижу, что ты лежишь рядом, сразу уеду домой.
– Этого не будет, – сказал он. – Обещаю.
В ту ночь я лежала без сна на диване, пытаясь не заснуть раньше Гранта, но он тоже не спал. Я слышала, как он ворочается наверху, поправляет одеяла, натыкается на стопки книг. Наконец, после долгого молчания, когда я уже думала, что он уснул, в потолок над головой тихо постучали.
– Виктория? – донесся шепот из колодца винтовой лестницы.
– Да?
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – улыбнулась я, уткнувшись в оранжевую бархатную обивку.
К концу сезона жонкилий Аннемари стала другим человеком. Каждую пятницу утром она приходила за новым букетом; на щеках появился румянец, а под тонкими хлопчатобумажными свитерами виднелись мягкие округлости ее фигуры, больше не затянутой в пальто с поясом. Она рассказала, что Бетани уехала на месяц в Европу с Рэем, откуда собиралась привезти обручальное кольцо. В ее голосе была уверенность, точно это уже произошло.
Аннемари приводила подруг, многие из которых держали за руки разодетых в оборчатые платьица маленьких девочек. Все они были несчастливы в браке. Они ложились локтями на прилавок, пока их дети выдергивали из ведер цветы выше своего роста и кружились по комнате. Свои отношения они описывали в подробностях, пытаясь свести проблемы к одному-единственному слову. Я объяснила, как важна в моем деле конкретность, и дамы хорошо усвоили мои слова. Эти разговоры были грустными и смешными, и как ни странно – полными надежд на лучшее будущее. Упорство, с которым эти женщины пытались исправить свою жизнь, было мне незнакомо; я не понимала, почему они просто не бросят все.