Леонард уставился на меня.
– Я. Ему. Бумагу. Продавал. – Довольный тем, что я осознал всю меру своего идиотизма, он снова начал поглощать макароны.
– Простите…
– Ты еще тут?
– Я хотел спросить, вы ничего странного в поведении Виктора не замечали?
Он вздохнул и поерзал в кресле.
– Ладно, хотите историю, будет вам история. Один раз я с ним в шашки сыграл.
– Что, простите?
– Шашки. Ты что, в шашки никогда не играл?
– Играл.
– Ну вот, я с ним сыграл. Он приперся сюда с маленькой такой коробочкой шашек, ну мы и сыграли. Он меня разделал под орех. Хотел еще сыграть, только мне как-то не улыбалось обосраться два раза за один день. Предложил ему подраться на кулаках, но он ушел. Все.
Мне стало ужасно грустно. Я представил себе Виктора, вернее, даже не его, а его душу, полупрозрачную и туманную. Представил, как он бродит по району с коробкой шашек под мышкой и отчаянно ищет, с кем бы сразиться.
– Доволен? – спросил Леонард.
– Он платил кредиткой?
– Я не принимаю кредитные карты. Только наличные или чеки.
– Хорошо. А чеками он платил?
– Наличными.
– А еще хоть что-нибудь покупал?
– Ага. Ручки, фломастеры, карандаши. А ты из отдела по борьбе с бумагой, что ли?
– Я пекусь о его безопасности.
– Ага, и пачка бумаги тебе непременно поможет обеспечить его безопасность.
Оставалось только поблагодарить его. Достав свою визитную карточку, я попросил позвонить, если Виктор появится.
– Бога ради, – ответил он.
На выходе я оглянулся и увидел, как он рвет мою карточку в мелкое конфетти.
Саманта работала, и ходить ножками приходилось мне одному. Ясное дело, это означало, что в галерее я показывался все меньше, чувствуя себя там, будто меня заперли в душном помещении. Хотелось скорее на волю, заняться серьезным делом. И я придумывал повод за поводом, чтобы уйти пораньше. Даже если мне не нужно было ехать в Квинс, торчать в Челси все равно не хотелось. Я подолгу гулял, размышлял о Крейке, об искусстве, о себе и Мэрилин, воображал себя настоящим детективом. Выстраивал последовательность событий, придумывал истории. «Он, спотыкаясь, вошел в кафе и спросил чашку чаю. Вступает саксофон». Все эти бесконечные фантазии, эти приступы неудовлетворенности собой были мне, к сожалению, хорошо знакомы. Они случались со мной примерно раз в пять лет.
Саманта занималась списком Ричарда Сото, просматривала старые дела. Она довольно быстро пришла к заключению, что большинство из них к нашему случаю не относилось. Либо жертва была женского пола, либо возраст неподходящий, либо следы сексуального насилия не отмечались. И все равно Саманта ими занималась – просто так, на всякий случай. Оказывается, самая большая часть работы полицейских – рутина. Это я понял, слушая Саманту. Прошли ноябрь и декабрь. Сколько дней, проведенных впустую, сколько дорог, закончившихся тупиками, сколько бесед со свидетелями, которые ничего не знали! Мы искали вслепую, с треском подгоняя один к другому кусочки разрозненных сведений о Викторе, придумывая и отбрасывая теории. Путь проб и ошибок. Ошибок было больше.