Я вцепился в одну из ассистенток Мэрилин, и после долгих переговоров по рации выяснилось, что Мэрилин на четвертом этаже.
В лифте я прорепетировал речь. Извиняться не хотелось, но ведь Рождество все-таки.
У Мэрилин два офиса. Это как две кухни в ее доме. Один кабинет для посетителей, а в другой она почти никого не пускает. Огромная комната с высоченными потолками и девственно чистым столом располагается на первом этаже. Мэрилин использовала ее, когда нужно было заключить сделку или просто потрясти новых клиентов великолепием обстановки. Настоящий кабинет, с заваленным столом, круглыми следами от чашек с кофе, открытками на стенах и мозаичным журнальным столиком, предназначался только для самых близких. Я, например, о нем узнал только через год после того, как мы с Мэрилин начали встречаться.
Мэрилин сидела в старомодном кресле-качалке, единственном предмете, который совершенно не вписывался в интерьер. И единственном предмете, который Мэрилин сохранила после продажи дома в Айронтоне. Рука свисала с подлокотника, на ковре стоял пузатый бокал с виски. Стены дрожали от грохочущей на первом этаже музыки.
– Ты куда подевалась? – заговорил я. – Все про тебя спрашивают.
– Забавно. Последнее время про тебя мне постоянно задают тот же самый вопрос.
Я не стал развивать тему, только спросил:
– Ты спустишься?
– Не хочется.
– Что-то случилось?
– Нет.
Я собрался принести извинения, но понял, что еще не готов. Тогда я опустился рядом с креслом и взял Мэрилин за руку. Жесткую, сильную руку. Не в первый раз мне пришло в голову, что Мэрилин прекрасна, но в красоте ее есть нечто резкое, почти мужественное. Твердый подбородок, четкие черты лица. Она улыбнулась, пахнуло перегаром.
– Ненавижу эти приемы.
– Зачем тогда ты их устраиваешь?
– Так надо. – Она закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. – И потому что я люблю приемы. Люблю и ненавижу. Одновременно.
– Ты не заболела?
– Нет.
– Хочешь, воды принесу?
Она не ответила.
Я встал, открыл дверцу маленького холодильника, достал бутылку «Эвиан» и поставил на пол рядом с бокалом. Мэрилин даже не пошевелилась.
– Не нравится тебе там, а? – сказала она. – Ты бы сюда не пришел, если бы нравилось.
Я присел на край стола.
– Было бы веселее, если бы ты спустилась.
– Небось с кучей народу уже поболтал.
– Ага.
– Про тебя все спрашивали.
– Ты говорила.
– Можно подумать, ты на войну ушел.
– Не ушел.
– Ох… – Она вздохнула, не открывая глаз. – Я им отвечаю, что и сама не знаю, где ты.
Я промолчал.
– А что мне еще говорить?
– Это неважно.
– Они уверены, будто я в курсе. Будто мы с тобой постоянно на связи.