В заурядности нет ничего постыдного, нет ничего аморального. Я не верю, что в реестре Господа Бога гении стоят выше обычных людей. Разумеется, они привлекают внимание, прежде всего потому, что редко встречаются – один на миллион, а может, и того меньше. Для всех нас это означает лишь, что надо постараться быть первым среди оставшихся 999999 душ. Чем выше вы в этом списке, тем ближе вы к тому, с чего гений только начинает.
Подняться ввысь, достичь вершин, цепляться за небосвод судорожно растопыренными пальцами – трудно представить себе занятие менее современное. Что может быть лучшей метафорой сути нынешней культуры, чем стремление возглавить фан-клуб своего кумира? Герой нашего времени – это, конечно, Босуэлл.[46]
Признаться, я не исключение. Я был искренне предан собственному, выбранному мною гению. Меня влекло к нему, и если Бог и наградил меня каким-нибудь талантом, так это талантом отыскивать гениев в навозной куче. Я построил карьеру на этом своем таланте и, строя ее, поверил, будто и сам когда-нибудь стану гениальным. Я верил, что гений живет жизнью – счастливой или несчастной, – но более полной. Эту идею я почерпнул из творчества Виктора Крейка. К этой наполненности смыслом я стремился всей душой. Мне казалось, я имею право на такую жизнь и непременно буду жить именно так. Не буду никогда.
Я так и не смог его разыскать. Прежде, чем уйти от меня, Саманта посоветовала мне не бросать это дело. Времени у меня было предостаточно, и мысль пришлась мне по душе. Однако потом все как-то забылось. Коробки с картинками лежали на складе, пока цены за хранение не возопили к здравому смыслу. Девать рисунки мне было некуда, и я вернул их обратно в Мюллер-Кортс, уговаривая себя, что это временно, что я не всегда буду платить за аренду покинутой Виктором квартиры. Хотя кто знает. Может, я их так там и оставлю.
Мальчики этого возраста обычно развлекаются тем, что бросают с балконов наполненные водой шарики на головы прохожих. Дэвид Мюллер спокойно сидел в просторной гостиной дома на Пятой авеню, читал биржевые сводки в «Уолл-стрит джорнал» и постукивал ногой в такт тиканью часов. Не было у него никаких дурацких устремлений, или, во всяком случае, ему не с кем было воплощать эти дурацкие устремления в жизнь. Он постоянно был один – горничные, слуги, учитель музыки, учитель французского, учитель ораторского мастерства, парикмахер и портной не в счет. Им платили не за то, чтобы они с молодым хозяином шарики с балконов бросали. Одиночество и сделало его тем, кем он стал.