— Как ты? — Глаза Хизер приспособились к приглушенному свету ванной комнаты Жан-Люка.
— Я в печали. Мой лучший смокинг безнадежно испорчен.
— Сначала я думала, что вампиры не чувствуют боли, но Грегори убедил в обратном.
Жан-Люк закрыл глаза.
— Во мне бурлят всевозможные чувства: злость, что Луи снова удалось от меня скрыться; отчаяние, что ты вынуждена независимо от своего желания принимать мое покровительство.
— Я не жалуюсь. Моя пуля досталась тебе.
Он махнул здоровой рукой, как будто это ничего не значило.
— Еще есть и позитивные чувства. Преданность тебе и уважение, желание и радость, которые испытываю в твоем присутствии. — Жан-Люк открыл глаза и посмотрел на нее. — Все, что есть хорошего в моей жизни, связано с тобой.
Хизер переместилась на угол ванны и обняла рукой тонкую колонну. Мрамор под щекой холодил кожу.
— Тебе есть чем гордиться, Жан-Люк. Ты умный и талантливый. Ты прошел длинный жизненный путь и создал успешный бизнес.
— Я много трудился, чтобы ни от кого не зависеть и не подчиняться прихотям других людей. — Он вздохнул. — Но Луи постоянно возвращается, и я бессилен его остановить. Бесполезен.
Сердце Хизер сжалось.
— Не смей так говорить. Ты рисковал жизнью ради спасения моей. — Она поднялась по ступенькам выше и присела на край ванны.
— В данный момент я чувствую себя совершенно бесполезным. Если бы Луи сегодня появился, я бы не смог с ним сразиться. — Жан-Луи слегка улыбнулся. — Но не волнуйся, тебя я бы все равно защитил.
— Я верю тебе.
Хизер знала, что он бы умер, если бы того потребовали обстоятельства. Она тронула его мягкие черные кудри.
— У меня есть экстренный план спасения. Я бы телепортировал тебя и Бетани в «Роматек индастриз». Там есть комната, обшитая серебром. Ни один вампир не может туда проникнуть или оттуда выйти. Там вы были бы в полной безопасности.
— Понятно. — Она погладила его волосы, и он закрыл глаза. — Вампиры не любят серебро?
— М-м-м.
Морщинки на его лице медленно разгладились.
Она продолжала гладить его волосы. Теперь она понимала, почему серебряные ремни причинили Луи столько боли.
— Грегори сказал, что за время смертного сна ты полностью излечишься. Что даже шрамов не останется, Свидетельствующих о твоей храбрости.
Уголок его рта приподнялся.
— Это был скорее акт отчаяния. Я бы не вынес, если бы потерял тебя.
— Я думаю, что ты был очень смелый. И хотела поблагодарить тебя.
Он открыл глаза и с печалью посмотрел на нее: