«Вот это я речугу затолкнул самому преподобному Сергию, — дивясь самому себе, подумал Сашка. — Жаль, что никто из наших ребят этого не видит».
— Что ж, это похвальное стремление. А можете ли вы, юноша, ручаться за весь ваш род? — чуть прищурившись, как бы оценивая Сашку, спросил преподобный.
— Матушка моя может, — твердо ответил Сашка. — Я лишь посланник ее; передаю в точности слова и волю ее.
— Что ж… У вашей матушки государственный ум и железная воля. Ее слову можно верить. Я дам вам письмо для князя Дмитрия. Я поддерживаю стремление боярыни сохранить мир на Русской земле, не допустить до большой войны. А на словах скажите князю Дмитрию, что я благословил вас на вашу святую миссию.
— Благодарю, отче, — смиренно склонил голову Сашка под рукой преподобного.
— Когда ехать думаете?
— Да как письма дождемся, так и выедем.
— К-хе, к-хе, — закашлялся Ослябя. — Дозвольте слово молвить, отче?
— Говори, отец Андрей.
— Верхами они да без сменных лошадей. В такую погоду удобней будет на ямских лошадях добираться. С другой стороны, пару-тройку дней обождать надо, чтобы лед на переправах окреп окончательно.
— Хорошо. Доставишь до ямской станции, а когда ехать, пусть сами решают. Я их из монастыря не гоню, — высказался преподобный.
— Оно, конечно, в возке удобней и быстрей будет, однако воину как-то неудобно… — засомневался Адаш.
— Поедем в возке, на ямских лошадях, а своих оставим у вас, — окончательно решил вопрос Сашка. — Но ждать не будем. Поедем, как письмо будет готово. Морозы уж неделю как стоят. А встретится переправа… Там видно будет.
В нанятом крытом возке на ямских лошадях продолжили свой путь посланцы боярыни Вельяминовой. Ослябя снабдил их валенками и широкими, долгополыми тулупами. Сашка и Адаш полулежали на мягких подушках, укрывшись поверх тулупов меховой полстью. Впереди маячила широкая спина ямщика, заслоняя обзор так, что казалось — весь мир съежился до размеров возка. Легкое покачивание саней, ритмичный топот копыт по утрамбованному насту и монотонное звяканье колокольчика навевали дремоту. Да Адаш все бурчит себе под нос, никак не уймется: «Всю жизнь в седле… А тут, как баба, под тремя шубами, на мягких подушках… Да что как баба… Того хуже… Как поп толстомясый. Как из люльки выбрался да в седло сел…» А иногда впереди раздастся:
— Эге-ге-гей! Не спи! Посторонись!
— Эге-ге-гей! — ответит ямщик да привстанет с облучка, крепко беря в руки вожжи. — Посторонись!
Топот копыт нарастает, усиливается, колокольчики звенят все веселее, и фр-р-р! — промчится встречная тройка, и лишь снежная пыль заклубится, искрясь на свету и оседая на лицо теплым туманом. «Хорошо, — сквозь дрему думается Сашке. — Гораздо лучше, чем в машине».