Днем ехали, а ночевали на постоялых дворах при ямских станциях. Эти пять дней, проведенных в дороге, слились в Сашкином сознании в один долгий, скучный день, лишенный не только каких-либо событий, но и намека на них. Лишь только пятый в этой череде стоял особняком.
С ямской станции выехали ранним утром, до света, и, по всем прикидкам, в Костроме должны были быть еще засветло. Но то ли ямской смотритель, плут, лошадок подсунул плохо отдохнувших, то ли свежевыпавший ночью снег был тому виной, но к Волге они подъехали уже в сумерки.
— Вона Кострома-то, на том берегу, — обернувшись к седокам и указывая кнутовищем вперед, с какой-то непонятной обидой проговорил ямщик.
— И чего встал? — выкарабкиваясь из липкой дремоты, спросил у него Адаш. — Давай пошевеливайся. Темнеет уже. Не то ворота в городе на ночь закроют, и придется в чистом поле ночевать.
— Дык это… Не получится в Кострому-то… Вона полынья какая… Провалился кто-то. Опасно.
Только тут Сашка услышал слабый звук, доносящийся от реки, будто кто-то звал на помощь. Как будто выброшенный из возка пружиной, он бросился вперед. На широком снежном поле чернела большая продолговатая полынья, над которой возвышалась длинная, метров в пять, крыша какого-то экипажа. Санная колея обрывалась у полыньи. Ни лошадей, ни людей видно не было.
— Вона, дураки… Рыдван-от какой на лед загнали, — раздался за Сашкиной спиной резонерский комментарий ямщика. — А лед-то молодой ишшо, не матерый. Он и того… Лошадок жалко, — заключил он.
И тут снова послышался слабый крик, сносимый в сторону ветром:
— По-мо-ги-те…
— Кричит кто-то, — не очень уверенно сказал Адаш.
— Веревку… вожжи давай, — скомандовал Сашка и кинулся к полынье.
Последние несколько метров перед полыньей они проползли на брюхе. Рыдван возвышался надо льдом почти на метр, дверь в задней стенке была приоткрыта, и именно из-за нее и доносились крики о помощи. Открыть дверь шире и выбраться наружу человек, видимо, не мог — мешала кромка обломившегося льда. Адаш, перекатившись набок, вытащил из ножен меч и крикнул:
— Эй, кто там есть, отойди от двери, сейчас рубить буду!
Хватило одного могучего удара, и сорванная с петель дверь была тут же подхвачена быстрым течением и унесена под лед. В освободившемся проеме завиднелась голова, торчащая над поверхностью воды.
— По-мо-ги-те…
— Руку, руку давай! — Человек был так близко, что стоило ему протянуть руки, и Адаш с Сашкой вытянули бы его на лед, но человек будто не видел их, лишь повторяя, как заведенный:
— По-мо-ги-те!
— Замерз… Сознание отключилось, — быстро сообразил Сашка и мигом, не вставая со льда, скинул с себя одежду.