— Пора спать, мой юный друг, — сказал наконец папа.
Внизу, в разноцветном свете стеклоблочного бара, я разделся и, оставив на себе лишь спортивные трусы и футболку, поспешил в темную спальню и юркнул в свою койку. Ночи на озере холодные, даже в июле; я укрылся двумя толстыми одеялами, которые сушились в тот день во дворе и теперь пахли сосновыми иглами. До меня доносились голоса взрослых. Металлические отдушины проводили звук куда лучше, чем тепло. Разговор, который в моем присутствии казался мне оживленным и откровенным, уже сделался чопорным и натужным. То и дело звучал натянутый смех. Паузы становились длиннее. Наконец все пожелали друг другу доброй ночи и направились наверх. Еще пять минут стонущих труб, журчащей воды в туалетах и глухого звука шагов. Потом долгие приглушенные совещания обеих пар в постели. Потом — тишина.
— Ты не спишь? — окликнул меня со своей койки Кевин.
— Нет, — сказал я. В темноте мне его не было видно, но я определил, что его раскладушка стоит в другом конце комнаты; слышно было, как между нами спит на своей раскладушке Питер.
— Сколько тебе лет? — спросил Кевин.
— Пятнадцать. А тебе?
— Двенадцать. Ты с девчонками спал?
— Конечно, — сказал я. Я знал, что всегда смогу рассказать ему о чернокожей проститутке, к которой как-то ходил. — А ты?
— Не-а. Нет еще. — Пауза. — Говорят, их надо разогревать.
— Совершенно верно.
— А как ты это делаешь?
Я читал руководство по супружеской жизни.
— Ну, убавляешь, там, свет и первым делом долго целуешься.
— В одежде?
— Конечно. Потом снимаешь с нее блузку и играешь ее грудями. Но очень нежно. Слишком грубо нельзя — они этого не любят.
— А она твой конец в руки берет?
— Не всегда. Если женщина поопытней и постарше, то может.
— Ты встречался с женщиной старше тебя?
— Один раз.
— Говорят, они становятся дряблыми.
— Моя подружка была красивая, — сказал я, обидевшись за воображаемую даму.
— А правда, что у них внутри мокро и скользко? Один малый говорил мне, что это похоже на мокрую печенку в молочной бутылке.
— Только если их до этого достаточно долго ласкать.
— Сколько?
— Часок…
Тишина была насыщена глубоким раздумьем — казалось, слышно, как бьется о наволочку ресница.
— А еще ребята у нас дома. Соседские мальчишки.
— Ну и что? — спросил я.
— Мы все потягиваем друг друга в очко. Ты этим когда-нибудь занимаешься?
— Конечно.
— Что?
— Я говорю, конечно.
— По-моему, ты уже вышел из этого возраста.
— Так-то оно так, но раз поблизости нету девчонок… — Я чувствовал себя ученым, знающим, что от предстоящего эксперимента зависит его карьера: с виду спокойный, я в душе ликовал и в то же время был готов к разочарованию. — Можем попробовать. — Пауза. — Если хочешь.