А ждала меня прежде всего охапка пиздюлей. Автобус приехал в Волковыск на десять минут раньше, даже здесь сократив минуты моего пребывания в полугражданском состоянии. Автовокзал находился на привокзальной площади. Место это уже было мне знакомо. Дорога вдоль железнодорожного полотна длилась в несколько раз дольше, чем я предполагал. Как только мы минули вокзальный перрон, Щепик набросился на меня с кулаками. Бил он профессионально — либо в волосистую часть головы, либо в грудь, да так, чтобы не осталось синяков и кровоподтеков. Я валился в снег, он поднимал мое замерзшее и безвольное тело и по новой начинал разогревать его руками. Потом и ногами, когда я зарылся лицом в снег, думая лишь о том, хватит ли этого для воспаления лёгких. Минут десять он ждал, пока я онемевшими от холода руками отряхну одежду. За время экзекуции я не проронил ни слова. Уже подходя к забытой мною калитке, я вспомнил его недавнее „Так тебе, сука!“. Где-то я уже это слышал. Вспомнив автобусную дрочку, я вслух заржал, изрядно удивив уже успокоившегося Щепика.
„Вот, как и обещал, привез Вам этого в целости и сохранности“, — докладывал Щепик задержавшемуся по случаю моего „камбэка“ Мойдодыру, слегка покосившись на меня при последних словах. Мойдодыр в ответ улыбнулся своей крюгеровской улыбкой. Я б на его месте тоже засмеялся. Единственный раз в жизни я выглядел хуже, чем он! Даже напрягшись, нельзя было найти в лексиконе слова, которыми можно описать то, что я увидел в зеркале в туалете. Вошедший совершить акт дефекации Стас надолго забыл, зачем, собственно, пришел, и, разглядывая по очереди то меня, то мое отражение, пытался определить, кто из нас больше напоминает защитника Родины, да еще на втором году службы. Казалось, звезда капитана Голошумова (и не одна, а все четыре) преследует меня везде и всегда. И сегодня он был дежурным по части. Как-то с недоверием посмотрел он на меня: вид мой был явно обморочным, а пережить мой спектакль два раза я не пожелал бы не то что товарищу капитану — даже любому натовскому шпиону.
На всё еще обязательном просмотре программы „Время“ в Ленинской комнате (о котором я уже и думать забыл) я обнаружил, что нас осталось всего пять человек: Стас, Юра, Ростик, Вовик и, само собой не разумеющееся, я. Пятеро „дедов“, державшие в страхе Ростика с Вовчиком, дембельнулись позавчера, так меня и не дождавшись. Особенно по этому поводу волновался Вадик. Он остался со своим длинным носом, уехав в деревушку под Витебском, так меня и не увидев напоследок. Ростик настолько вжился в роль поставщика продуктов из магазина, что продолжал исполнять ее и после отъезда хозяев. „Room service“ пришел прямо в „Leninsky room“, вывалив на стол банки с овощным рагу и тушенкой. Я демонстративно отвернулся, дабы не есть незаслуженные харчи. Да и с черной икрой и даже с мыльными вьетнамскими бананами это ни в какое сравнение не шло. Ростик жрал, как поросенок, чавкая и причмокивая. Этим и привлек внимание уже дремавшего Голошумова, который приказал прекратить внеплановый прием пищи во время просмотра священной передачи. Ростик схлопотал подзатыльник от Юрия, еще одного сержанта. Юра со Стасом были ровней и по сроку службы, и по званию. К тому же оба были приятелями Щепика. Юра язвительно спросил, не холодно ли было мне во время дороги из Минска в летней-то форме. Не успел я утвердительно кивнуть головой, как он рассмеялся и заметил, что Щепик любого может согреть в пути. Стас закивал головой, состроив мерзкую гримасу, которую он наверняка считал улыбкой. Разумеется, Юра имел в виду не то, что я хотел в автобусе, а то, что случилось уже в Волковыске. Не было сомнений, что друган Щепик поделился своей легкой победой над завалявшимся в госпитале „шлангом“. Ну и ладно, я не в обиде. И на то, что пожрать не предложили, тоже.