На утреннем построении я увидел знакомые всё лица, которые иногда снились в Минске, вызывая по ночам обильное холодное потовыделение. Мойдодыр ничуть не изменился со вчерашнего вечера. Походка выдала его, и я узнал своего командира, как только он показался из штаба. Парадом заправлял невысокого роста подполковник, которого я видел впервые. Стас мне шепнул, что это зам командира по технической части, и что он называется Стенем. Я было подумал, что это кличка на белорусском языке, но когда тот рапортовал Мойдодыру, понял, что это его фамилия. Мойдодыр, в тридцатитысячный раз прослушав, что солдаты и офицеры построены, убедился, что это соответствует действительности. И опять мне потребовался переводчик, чтобы понять, по ком звонит колокол. Речь командира была грозной. Вовик перевел, что ничего страшного не случилось: дядя отдает нас в распоряжение Стеню. „Хорошо это или плохо?“ — пустился я в рассуждения вслух. „Скоро узнаешь“, — почему-то радостно прошипел Юра. Стень нас отведет в парк, а там мы будем работать. Что конкретно предстоит делать, никто из присутствовавших в строю не расслышал.
Речь Стеня, когда тот распределял роли в спектакле „Луна-парк“, была более убедительной. Во всяком случае, разборчивой. Но я назло им ничего не понял. Было холодно, и Мойдодыр не стал надругаться над ставшими синими от мороза солдатами и бывшими всегда фиолетовыми от спиртного офицерами и прапорщиками. Так называемый развод под предводительством Мойдодыра, в кооперации со „Стень инкорпорейтед лимитед“ и при прямом участии „Деда Мороза, Ветра энд компани“ был благополучно и без жертв завершен. Стень повел нас в парк собственной персоной. Дорога вела через частный сектор. Парк машин нашей и соседней части завершал собой архитектурный ансамбль пригородов Волковыска. Дальше, за парком, был лес, переходящий в лысые холмы. Те, в свою очередь, когда-то заканчивались, передавая эстафету лесу. Те тоже. А те обратно — и так без конца. Дорога была недолгой — минут десять. Пару раз на нашем пути попались местные жители, для которых солдаты уже стали неотъемлемой частью родного пейзажа. Каждый день, примерно в одно и то же время, они поднимались в гору в свой парк, с тем, чтобы в половине первого возвестить шаркающими шагами о наступлении обеда.
Аналогия с „Луна-парком“ возникла у меня еще летом, когда я нещадно боролся с травкой, пробивавшейся сквозь асфальт. Тогда мне верилось, что всего этого я больше никогда не увижу, и всё воспринималось с улыбкой. Сейчас же „Луна-парк“ предстал предо мною во всей красе: повсюду валялись обломки машин, двигателей и прочей ерунды. Очистить парк было невозможно по причине неподъемности хлама, список которого здесь приведен далеко не полностью. На территории парка располагалось десять наших ангаров с машинами, и еще пара зданий принадлежала соседям. Некоторые из ангаров не открывались годами, в других работа кипела каждый день. Прапорщики что-то ремонтировали, затем это „что-то“ ломалось, они опять ремонтировали, борясь и со сроком годности машин, и с предыдущими собственными ошибками. Оно опять ломалось, и прапорщики нисколько не стеснялись нас, когда пытались объяснить друг другу, почему машина не работает. Я жадно впитывал новые для меня слова из местного лексикона, надеясь употребить их в случае угрозы моему самолюбию. Пока же всё было мирно. Стень, увидев, что нам нечего делать, махнул рукой и оставил Юру за старшего. На его вопрос, а что, собственно, нам делать, Стень еще раз махнул рукой.