Убедившись, что я целиком и полностью владею Борькиным вниманием, я сел на своего коня. Без тени пиздежа в глазах я утверждал, что почти все игроки его любимой команды — гомосеки. Боря удивился, и в его глазах я впервые прочел недоверие ко мне. Пришлось рассказывать еще несколько свежевыдуманных басен о том, как я был свидетелем, а иногда, черт возьми, и участником актов мужеложства с участием футбольных звезд. После того, как я убедился, что лапша плотно сидит на его ушах, смело спросил: смог бы он отдаться кому-нибудь из своих кумиров? Печать удивления не коснулась моего собеседника, и он не сказал „нет“.
После ужина и переклички я пришел в его темную палату. Борис лежал, видимо, переваривая только что съеденную манную кашу и мою обеденную лапшу. Я сел на краешек кровати, провел рукой по его волосам и сказал, что я его хочу. Борька притворился спящим, желая хоть таким образом оставить свою совесть чистой. Я осторожно, чтобы не помешать как бы спящему, приподнял одеяло и засунул в образовавшееся пространство голову. Его агрегат, достаточно сносных размеров, оказался наготове. Тихонечко я погрузил так страстно желаемую конфетку в рот и стал делать то, что делает любой ребенок, когда ему дают леденец на палочке.
Ужасно неудобно было работать. Через повязку вокруг носа воздух не проходил, а ловить кислород ртом не представлялось никакой возможности. Вскоре мне это надоело. Скинув с себя штаны, я взгромоздился на Борьку. Приподняв его голову, вогнал ему по самые гланды. Вернее, дальше, так как гланды вырезали. Малыш аж взвыл от боли! Освободив рот, обрушил на меня поток ругательств. После приказал становиться раком. Его приказ был с радостью исполнен, и я снова почувствовал инородное тело в конечном пункте переваривания пищи. То ли от злости за причиненную боль, то ли от сильного желания, он кончил моментально, после чего завалился на кровать — устал. А вот до этого мне не было никакого дела. Я перевернул его на живот, и мой корабль оказался в территориальных водах чужого государства. Плавал он там тоже не очень долго, но мне настолько понравилась лояльность пограничников, что я еще два раза нарушил международную конвенцию. Уставший и полностью удовлетворенный, я побрел в свою соседнюю палату, имея жгучее желание хоть немного соснуть — в смысле, поспать.
Утром я почувствовал, что выздоравливаю. Вернее, мне дали возможность это почувствовать. Так же, как и в кардиологии, в ЛОР-отделении был свой старшина, который по утрам передавал приказы начальника отделения непосредственно будущим исполнителям. Вакханалий с избиениями я вроде бы не отметил. Здесь всё делалось на доверии. Ребята работали, так как ехать в часть раньше срока не хотелось. И здесь, как везде! Работа была тяжелая. Я пока не мог найти другой возможности зацепиться по другим болезням, поэтому и мне пришлось вкалывать. С перевязанным носом я трудился на благо ЛОР-отделения, перетаскивая кирпичи.