Всеобщая депрессия прошла так же неожиданно, как и началась. Кто-то вспомнил анекдот, я — новые истории с московскими пидарасами, Мишка опять схватил что-то длинное и деревянное и с криками „Не пищи, как пидар!“ долго гонялся за мной под хохот остальных. В этот день — а была пятница — я поймал своего казаха и наплел ему про озноб, температуру и детскую предрасположенность к туберкулезу. Он велел медсестрам измерять мне каждый день температуру и пообещал на следующей неделе послать на „пуговку“. Эта неделя кончилась допиванием спирта в субботу и опять тяжким похмельем в воскресенье. Отходняк был настолько тяжелым, что мы всей бригадой забрели в актовый зал на очередной индийский фильм. Мы бы и совершили подвиг, досмотрев „слезняк“ до конца, но помешал грубый голос дежурного: „Мужики из класса — на выход!“ Мы переглянулись в темноте и по очереди оставили Раджива любить очередную Зиту или Гиту.
Вообще-то это дурость несусветная. Представьте себе: дают фильму, вовсю идет раскрутка сюжета, а в это время раздается истеричекий крик: „Такой-то, на выход!“ Это орет дежурный, который сидит у ворот госпиталя, этим самым давая знать, что к такому-то пришли посетители. И так — раз двадцать за фильм. Зрители недовольными взглядами провожают уходящих и вновь углубляются в незамысловатый сюжет с тем, чтобы вновь потерять его нить во время следующего явления дежурного.
А к нам пришел Мышонок. Принес пива и еды. И то, и другое было кстати. В части у него по-прежнему не очень хорошо: косые взгляды, шуточки одногодков и крики избиваемых салаг по ночам. Хочет снова вернуться в кардиологию. Благо, уже через пару недель выходит приказ Министра обороны, делающий Мыша полноправным дембелем. А там и домой скоро. Ему. А даст Бог — может, и мне, если афера удастся. За пивом я рассказал о своих планах. Их широте не удивились, но и сомнений в успехе не высказали. Я предложил Семёну адельфан в помощь, но он сказал, что со своим сердцем справится собственными силами. Под вечер мы разбрелись по норам. Я было пытался заикнуться Сашке, чтоб он остался доделать стенд, но он отбрыкался тем, что сегодня воскресенье.
Новая неделя началась с измерения температуры. Не помню, откуда, но я узнал, что с утра у „тубиков“ она не обязательно должна быть повышенной, поэтому я и не старался ее набивать или натирать. День был выписной, и под вечер я остался в палате совсем один. Наутро оказалось, что я единственный солдат во всём отделении. Это означало, что полы опять пришлось мыть мне. И это человеку с подозрением на туберкулез да еще и при отсутствии с утра горячей воды! Намаявшись с тряпкой, я пошел к своему „баю“ жаловаться: что это значит? Я, как Синдерелла последняя, тружусь в штабе госпиталя, а тут еще и тряпка половая! Я был почти уверен, что казах проникнется чувством уважения к стахановскому труду и узбекскому шефу. Не тут-то было! Он послал меня на базу за картошкой! „Как? Я?! Звоните Бадме-Холгаеву. У меня переливание крови без стендов перед проверкой из госпиталя Бурденко! А Вы с картошкой!“ Он звонит Бадме и объясняет, что не может посылать на базу людей в отставке (кстати, хорошая идея!), что я единственный не только ходящий, но и чересчур много говорящий, и что мне это будет полезно. За обеспечение госпиталя картошкой отвечают пульмонология и сосудистая хирургия. В пульмонологии только один с нормальными легкими, а в долг человека взять негде. И мой узбек дает ему добро. Подлый изменник! Я бреду к указанному месту на складе ждать машину. Я раздавлен, как герой-панфиловец гусеницей бабочки-капустницы. Стою, жду машину. Передо мной появляется приятной внешности молодой человек из пульмонологии. Где-то я его видел? Вспоминаю. Было это в недалеком отсюда Борисове, в госпитале, когда меня застукали в душевой с хреном в заднице. Он присутствовал при попытке массового надругательства надо мной. Пытаюсь вспомнить, не откалывал ли он каких-нибудь мерзостей в мой адрес. Вроде нет. А зовут его, кажется, Толиком. Не поверите — тоже блондинистый! Как и надо. Среднего роста, с милой мушкой около верхней губы — прямо вылитая Мадонна. Только та немного помужественней будет.