Вообще, поручик впервые в жизни видел, как легко и глубоко способны деградировать люди под влиянием идеи. Многие, как и в других революциях и восстаниях, относились к образованному сословию, например, здешние, судя по возрасту, в массе своей студенты или учащиеся старших классов гимназий и лицеев. И при этом — ажиотация туземцев, очарованных шаманами.
Пылающие и дымящие в тумане костры очень соответствовали пришедшему на ум образу.
Рука Валерия инстинктивно сжалась на рукоятке пистолета. Вот бы он им сейчас сделал… Как бы они побежали, вереща уже не от восторга, а от слепого ужаса… Вдалеке снова послышались выстрелы. И тут же поднялся крик, опять же хорошо подготовленный и организованный, потому что реальная информация просто не успела бы сюда дойти. До фокуса стрельбы было не меньше полукилометра. Причем крики раздавались по преимуществу сзади от Валерия, то есть оттуда, где вообще ничего не могло быть известно.
Но улица опять пришла в движение. «Охрана госбезопасности стреляет в народ! У Большого Дома и у Городской управы!»
«Туда, все идем туда!» — сразу из десятка мест скандировали луженые глотки.
— Зачем идти туда, где стреляют? — раздался одинокий голос здравомыслящего человека неподалеку от Уварова, но тут же и смолк.
«Идемте, все идемте!» — слышались сотни, тысячи голосов.
— Что будем делать? — спросил Валерий у Кшиштофа. — Если там и вправду стреляют, чего туда лезть? И вообще, у нас есть конкретная цель?
— Постреляют и перестанут. Лезть туда не будем. Цель — есть. Но тебе о ней знать рано. А вот — чем не цель? — Он со смехом указал на витрину ювелирного магазина, хозяин которого не успел сориентироваться, не опустил гофрированную железную штору, а стоял на пороге и пялился на происходящее, утратив всякий классовый инстинкт.
От удара тяжелым ботинком толстое стекло лопнуло сразу и осыпалось водопадом острых осколков. Заполошно закричал хозяин, а Кшиштоф и его ребята уже перепрыгнули через подоконник и начали горстями выгребать с прилавков и швырять в толпу все, что там было: цепочки, крестики, кулоны, серьги и перстни с обручальными кольцами.
— Держите, все теперь ваше! Наше! Народное!
Но самое интересное — из «народного добра» кассу и витрину с дорогими часами бойцы сотника оставили для себя.
— Держи, на память о нашей революции! — тот самый рыжий парень с автоматом, Стах, сунул растерянно остававшемуся на тротуаре Уварову целую горсть «Буре» и «Мозеров». Золотых по преимуществу. И что было делать, возмущенно бросить их на асфальт?
Неостроумно, а главное, оперативно неправильно так было поступить. Пришлось сунуть все это добро в карман.