…С огромным наслаждением Уваров дождался, когда ворота сначала тяжело содрогнулись от первого взрыва не слишком хорошо рассчитанного удлиненного заряда, а потом и рухнули от второго, более сильного. Под затянутой вонючим тротиловым дымом аркой появились первые атакующие, безусловно, люди с напрочь сорванной психикой. Не могли они не понимать, на что идут, и все–таки кинулись вперед, подбадривая себя воплями, в которых не звучало уже ничего человеческого.
Так ведь и всегда, всю историю войн, начиная с древних Шумера и Ассирии, находились энтузиасты, что кидались на стены по штурмовым лестницам и наброшенным на зубцы арканам и становились в первые ряды сходящихся фаланг, где уцелеть не имелось даже самых мизерных шансов.
Пушка успела выстрелить всего три раза, а потом дернулась и застыла с нелепо перекосившимся в заднем положении стволом. Наверное, разрушились сгнившие и пересохшие за сотню лет каучуковые кольца в накатнике. Но и трех выстрелов картечью с полусотни метров, когда вал атакующих заполнил бутылочное горлышко воротного портала, оказалось достаточно, чтобы никто больше не сунулся.
Требуется особый склад характера или очень много водки, чтобы форсировать пешком гору теплых, густо пропитанных кровью тел соратников.
До реки солдаты Леухина дотащили Уварова под мышки. Потому что силы у поручика кончились как–то разом.
Уже когда катер резал носом речную волну, Леухин ему сказал:
— Ты, Валера, молодец. Погеройствовал, это нормально. Зачтется. А главное — мы сделали куда более важное. Доберемся до берега — узнаешь. Сейчас или чуть позже. Но дело мы сделали.
— Какое дело? — Уварову становилось все хуже и хуже. Единственное, о чем он сейчас мечтал — чтобы его довезли до какого–нибудь госпиталя, что–нибудь сделали, чтобы он не умер насовсем, а уже потом положили на застеленную свежими простынями постель и дали вволю поспать.
— Арсенал мы им сдали в полной исправности. Вот пусть и пользуются…
Смысла в этих словах Уваров не нашел и, наверное, именно поэтому благополучно потерял сознание.
Открыв глаза, поручик увидел не белый потолок госпитальной палаты и не доброе лицо сестры милосердия, а все то же мутное небо с низко летящими серыми тучами и никак не похожую на ангела небесного личность штабс–капитана Крылова, своего непосредственного командира.
— Живой? Уже нормально. А чего на связь не выходил, мы ждали, ждали…
— Рация — того…
— Бывает. А доложить, что в городе видел, можешь? Нам тут инженер про твои подвиги в Арсенале успел рассказать, но тебя ж не за тем посылали.
Поручик чувствовал себя на удивление хорошо, очевидно, ему наконец оказали квалифицированную помощь. Он готов был встать и нести службу дальше.