Вы поняли, о чем я говорю, любезнейший Василий Кириллович? Ваша задача, основываясь на Русской Правде Ярослава Мудрого, да–да, прямо–таки с нее начиная, на нашей Конституции, а заодно, если потребуется, вспомнив и о юридических прецедентах тысяча шестьсот тринадцатого года (да помилуйте, не мне же вас учить), обосновать полную законность такого акта.
Олег Константинович, как это делалось и в Риме, и на Руси кое–когда (при Иване Грозном, например), назначается военным диктатором с возвращением ему, тоже на полгода, императорских прерогатив.
Одновременно Премьер, Диктатор и Генеральный прокурор, все втроем, торжественно обещают и клянутся народу российскому (можно — в присутствии Патриарха, Духовного управителя мусульман и Главного раввина), что, после того как мятежи будут подавлены, воцарится на нашей земле мир и в человецех благоволение, все вернется на круги своя… В лоно, я бы сказал, истинного народоправства, последнее время на западный манер и не совсем точно именуемого «демократией».
Бельский неотрывно смотрел в лицо юродствующему генералу, мучительно пытаясь понять, в чем же тут главный подвох. Что он имеет место, Василий Кириллович не сомневался. Но — вопроса задать не спешил.
Чекменев тоже ухмылялся слишком уж цинично. Это входило в его план. Всеми силами спровоцировать человека, а когда (и если) он сорвется, тогда и явить ему свое истинное лицо. Предварительно получив представление о том, как выглядит эта же часть тела у собеседника.
— И дальше? — только и спросил прокурор.
— Дальше — ничего. Просто вместо отложенного заседания Думы через те же полгода соберется Земский собор. Совершенно как в ранее уже мною упомянутом тысяча шестьсот тринадцатом году. Лучше всего — в Костроме. В Ипатьевском монастыре. Для связи времен как бы. А ваша задача, Василий Кириллович, будет не слишком и сложная. Пролистать соответствующую литературу по специальности, неубиваемые доводы найти, чтобы и на этом этапе реализации ни один оглашенный[241] не смог вокруг нашей благородной затеи гнусную кампанию раскрутить…
Посидели, помолчали. Бельский пыхал сигарой чересчур нервно, Чекменев, напротив, плавно и не спеша. Добавил в бокалы темно–розового, изысканно пахнущего вина.
— Вы же понимаете… — начал прокурор.
— Понимаю, — тут же откликнулся генерал.
— Да ничего вы не понимаете! Разумеется, все, что вы предлагаете, я сделаю. И обоснования найду, и формулировки. Потому что это действительно соответствует моему пониманию блага Отечества и духа российских законов не нарушает. Но ведь…
— Что — ведь? Просветите. Может, я чего недопонимаю?