— Хоть что-то полезное в Зоне от пиндосов имеется — стволы, — проворчал он, осторожно, чтоб лишний раз не потревожить раны, заряжая относительно легкую «карманную артиллерию». И сейчас, глядя на мужество этого человека, я невольно забыл о том, что когда-то он приговорил меня к расстрелу. Ходить на протезах и при этом с открытыми ранами на руках хладнокровно готовиться к бою сможет далеко не каждый. Впрочем, если полковник снова решит нашпиговать меня свинцом, моё уважение не помешает ответить ему тем же.
Выдра, по-моему, еще не до конца пришел в себя. После того как Шрам ментальным ударом снес программу, заложенную «монолитовцами» в мозг сталкера, те быстренько скрутили его и отправили в лабораторию к Лебедеву. Надо полагать, на «переплавку». Но у профессора были иные планы. Какие — нам уже не узнать, однако гадости всякой вколол он Выдре предостаточно.
— Хрен его знает, что это, — прошептал сталкер, когда мы выдернули иглы из его вен. — Лучше пристрелите… а то опять что-нибудь наворочу.
— Это всегда успеется, — сказал Шрам, вглядываясь в его зрачки. — Мозги вроде чистые, а дерьмо из организма само выйдет, если пациента чистым спиртом поить и вовремя закусывать. Так что готовься к диете, больной. Сталкерский паек — это тебе не «монолитовские» концентраты. Отвык небось?
Выдра слабо улыбнулся.
— Не помню, — сказал он.
— Вспомнишь, — пообещал Шрам…
Сейчас Выдра пёр на себе тяжелый «Корд» — универсальный консервный нож для всех типов экзоскелетов. Бронебойная пуля калибра 12,7 миллиметра прошивала что сталкерский комбез, что многослойную кевларовую броню суперсовременного «WEAR 4Z» с одинаковой легкостью. Я попытался его отговорить, но сталкер уперся:
— Из Припяти нам, понятное дело, не выйти, как-никак логово «Монолита». А так хоть какой-то шанс появится.
В его словах была горькая правда. Припять кишела фанатиками, превратившими город в свою крепость. Правда, оставалась надежда, что нам как-то удастся проскользнуть до его границ незамеченными. Шрам сказал, что примерно знает как выбраться из Припяти, в которой родился и вырос, но слова его прозвучали как-то неубедительно… Попробуй выбраться из набитого змеями гадючника, не наступив ни на одну из них.
Но нам ничего другого не оставалось — возвращение по пути, которым мы пришли в лабораторию, без артефактов Сахарова было равносильно стопроцентному самоубийству.
— Загружаемся, — ткнул пальцем Шрам в открытые створки лифта.
— Ты уверен? — усомнился я.
— Другого выхода отсюда нет. Уж поверь, я здесь не в первый раз.
Сохранившийся со времен Первого Взрыва древний лифт с виду не походил на рабочий — поцарапанные пластиковые панели и обколотые по краям кнопки не в лучшую сторону контрастировали с вылизанным нулевым уровнем лаборатории. Но когда мы поднялись наверх, я понял в чем дело.