Реакция Ани Федоровой была очень радостной:
– Ой, Танечка, о чем речь! Конечно, пусть приезжают и живут, сколько хотят! Надо же, гонимые влюбленные, и в наше-то прагматичное время! А я поживу у сестры. Нет-нет-нет, ни слова, Танечка, я сама так хочу! Пусть побудут одни… Ну и что, что две комнаты… Какие деньги? Никаких денег, даже слушать не стану! Позвони, когда их ждать.
Санкт-Петербург встретил Макса и Риту промозглым ветром и мокрым снегом. Они стояли на вокзале с чемоданом и большой сумкой и пытались на ветру развернуть бумажку с адресом. Они ужасно смеялись: бумажка все время норовила свернуться обратно пополам, и они никак не могли с ней справиться - его пальцы в кожаных перчатках и ее, вообще скованные варежками, - были беспомощны против питерского ветрища. Наконец, Макс решительно снял перчатки и победил.
– Замерзнешь! - нежно сказала Рита, поглаживая его руку.
– Едем поскорее, любовью согреемся! - сверкнул улыбкой Макс, прочитав адрес и подхватывая Риту под руку.
Квартирка была маленькой, чистенькой, ухоженной, все стены от пола до потолка - в книжных полках.
– Мне здесь нравится! - улыбаясь, сказала Рита, обходя владения.
– А ты заметила, как посмотрела на нас эта дама, соседка, когда ключи давала? - спросил Макс, ставя чайник на плиту и включая газ.
– Как?
– Надо будет ей цветы подарить… Таким хитрым глазом, таким блудливым взглядом! Просто мадам из дома терпимости!
– Серьезно? - засмеялась Рита. - А я на нее и не смотрела. Я все на дверь этого дома смотрела. Наше с тобой первое пристанище… Хоть на две недели. Только наше. И наши две недели.
– Обычные зимние каникулы, - улыбнулся Макс. - Хотя я их не заслужил…
Рита нахмурилась.
– Ой, не говори мне про это…
– Ритулька, ты чего? Я ж говорил - все нормально, обо всем договорено, вернемся, я тут же восстановлюсь окончательно.
– Тебе дадут сдать сессию?
– А то? Я ж отличник, можно сказать - гордость курса. Знаешь, как они обрадовались, когда я обратно документы принес? Чуть не расцеловали меня! Так что я ошибся, сам себя поправляю: я заслужил эти каникулы.
– И я… Удивительно, но меня так легко отпустили. По-человечески…
– Как же… - проворчал Макс. - Откусили от летнего отпуска…
– Ну и что? За свой счет ведь теперь не дают, да и нам с тобой это невыгодно… Могли вообще не отпустить!
– Ну, не идиоты же они, чтоб такого ценного работника терять…
– Я - ценный работник! - Рита показала ему язык.
– Ты - ценный работник… - он нежно обнял ее и поцеловал. - Ты - самый ценный! - Рита закрыла глаза, обняла его и крепко прижалась к сильному телу. Засвистел чайник, Макс выключил газ, подхватил Риту на руки и понес в комнату. Закружилась карусель, зазвучала музыка, все было красиво, как на картине: белое, нежное тело рядом со смуглым, мускулистым, огромные темно-серые глаза, прекрасные, чуть прикрытые в истоме веками, и страстные, цыганские глаза-вишни, поблескивающие в сгустившихся сумерках. Рите нравилось видеть все это как бы со стороны. И еще: ей было так спокойно и радостно здесь, в этом чужом, милом доме, в другом городе; отсюда все московские неурядицы виделись такими легко решаемыми! С Юлькой она договорится. Она полюбит ее непременно как сестру. И добьется, если не любви ее, то хотя бы дружбы. Юлька - такая маленькая, бедная, одинокая крошка! Ей просто надо помочь. Помочь начать жить! Господи, как все будет замечательно: она ей поможет найти работу, познакомит со всякими людьми, они подружат детей и вместе поведут их в дельфинарий. Почему-то подумалось - именно в дельфинарий! И Юлька будет веселая и милая, как когда-то. И зуб они ей вставят…