Мехти-Кули-хан насупился, сказал Гамза-хану:
— Прикажи, чтобы всех родственников Гурген-хана отделили от остальных пленников и отвели вон туда. — Он указал на неглубокую впадину, вокруг которой росла верблюжья колючка...
Гамза-хан тотчас поскакал вперед, и через некоторое время шестеро подростков, две старухи и одна молодая женщина были отведены к рытвине. Хаким подумал и сказал:
— Женщин не надо. Оставьте только юношей...
Жен Гурген-хана вновь погнали на дорогу.
— А этих порубите, — хладнокровно приказал хаким. — У меня не должно быть кровников.
Пятеро всадников тотчас подскакали к рытвине, где стояли дети растерзанного хана, оголили сабли и в минуту изрубили всех.
— Бисмилла, — опять довольно произнес Мехти-Кули-хан, когда палачи вернулись в строй. Проехав еще немного, он напомнил Гамза-хану:
— Как приедем в крепость, не забудь: надо послать в Султаниэ гонцов, чтобы шах истребил всех аманатов Гурген-хана. Ни у меня, ни у шаха кровников не будет...
Гамза-хан благосклонно опустил голову и вновь выпрямился.
Назар-Мерген всю дорогу от Кумыш-Тепе до Астраба-да ехал рядом со свитой хакима. Когда проезжали мимо пленных туркмен, он увидел и жен своих в общей куче и детей на арбе. Детишки — трое их, один другого меньше — заплакали при виде отца, запросились, чтобы он их взял. Назар-Мерген только прикрыл веки и задохнулся в жалости к своим детям. Долго он не мог развязать язык, попросить хакима, чтобы освободили его семью. Наконец, решился, сказал. Хаким взглянул на туркмена, усмехнулся и перевел взгляд на Гамза-хана.
— Говори с ним... — Он — твой душеприказчик! Гамза-хан молча выслушал Назар-Мергена, с готовностью ответил:
— Не бойся, хан... С жен твоих и детей я не дам упасть и волоску. Они будут жить беззаботно... Но получишь ты их не раньше, чем найдешь и привезешь мою дочь... Ее захватили люди Кията...
Назар-Мерген опустил голову. Ему ничего не оставалось, как согласиться с мудрым решением Гамза-хана. Перс больше не стал с ним разговаривать. Он нагнал свиту и поехал седло к седлу с хакимом...
В начале октября караван с русским послом, миновав Черные Пески, ступил на земли хивинского хана. Двухнедельный путь по дикой пустыне — нестерпимый зной, песчаные бури, сон в верблюжьем седле— всё осталось позади.
Муравьев выехал из песков изможденным до неузнаваемости. Он был в пестром халате и черном косматом тель-пеке. У него отросли усы и бородка, лицо загорело и обветрилось. Его нельзя было отличить от туркмена. Точно так же выглядел переводчик Муратов. Только Демка. остался «самим собой». Рыжая щетина по всему лицу и голубые глаза выдавали в нем российского парня.