Яхта подошла к берегу одновременно с корветом. Шлюп остановился в конце длинного деревянного причала. Остолопов и Люсенька, стоя на мокром песке, видели, как с кораб-ля по трапу спустились моряки с чемоданами в руках и пошли по набережной.
В распахнувшиеся крепостные ворота хлынули амбалы, мальчишки, просто любопытные. Грузчики, обнаженные до пояса, суетились возле моряков, предлагая свои услуги. Звероватый амбал по кличке Черный Джейран — его все побаивались в Баку — ухватился за ручку чемодана моряка-офицера, похожего на английского лорда. Моряк отталкивал его, не давая чемодан, но амбал не отставал. Таможенный начальник, встречавший моряков, вырвал у кучера кнут и с силой полоснул по спине Черного Джейрана. Амбал вскрикнул, отскочил в сторону и захохотал. Люсенька отвернулась, покраснев: ей стало стыдно за отца.
Моряки тотчас сели в фаэтоны и поехали по глубокой узкой улице, сжатой с обеих сторон высокими каменными домами. Людская толпа быстро рассеялась. Люсенка, увидев озабоченную мать, произнесла тихонько:
— Ну, я пойду, Аполлон Федорович?
— Так я буду ждать вас вечером в клубе, — напомнил он.
Люсенька кивнула и быстро пошла.
Когда набережная опустела, к берегу причалил еще один корабль — неказистый с виду шкоут «Святой Поликарп».
Остолопов жил в небольшом отеле при клубе моряков. Он занимал комнатушку, в которой с трудом умещались стол, кровать и платяной шкаф. Но и этот невзрачный угол не был ему тесен. Пирушек лейтенант у себя не устраивал. Если требовалось выпить — шел в духан, где всегда был ром. Обедал в столовой при таможне. Вечерами играл в бильярд или, лежа в постели, читал книги. Но большую часть времени Остолопов находился в рейсах. На стареньком шкоуте возил из Дербента в Баку марену, плавал в Энзели и Ленгеруд за фруктами, а туда отвозил скобяные товары и огородный инвентарь. Занятие свое называл «паршивой волынкой». Несколько раз он подавал рапорт, чтобы перевели на военное судно, ибо у него было офицерское звание. Но все вопли души моряка глохли в стенах морского штаба.
В Баку Остолопов прибыл месяца два назад из Петербурга. Сразу о нем заговорили в обществе, что «он не по своей доброй воле сменил место службы. Видно, неблагонадежный. Хорошего человека в этакую дыру не зашлют...»
Многие судили по себе, ибо почти каждый попал сюда за какую-нибудь провинность. Но «каждый» считая себя чище другого, с пренебрежением и подозрительностью поглядывал вслед сослуживцам и распускал о них дурные слухи.
Об Остолопове шептались как об убийце и избегали его общества. Особенно он пугал сослуживцев, когда с присущей ему прямотой высказывался, что действительно прострелил негодяю голову и поступит так с каждым, кто посягнет на истину и справедливость...