«Дорога через Кзыл-Такыр — самая кратчайшая между Алах-Текинским и Хивинским оазисами — почти никем не посещается, за исключением разбойничьих партий, грабящих окраины Хивинского ханства» — так написано у поручика Калитина о громадной глиняной площади, лежащей недалеко от Серных Бугров.
Машины экспедиции Ферсмана были здесь спустя сорок восемь лет после Калитина. Они остановились у такыра в недоумении.
«С удивлением следим мы за направлением тропы,— записал Ферсман,— и убеждаемся, что она идет прямо на север. А по картам направление серный завод — город Хива требует угла не менее 30 градусов на северо-восток... Но у наших проводников другие сомнения и опасения: на одном такыре ими обнаружены свежие следы лошадей, они пересекли нашу дорогу...»
Долго, с волнением изучали они эти следы, разрывали их, щупали... Следы принадлежали бандитам, хорошо известным шиихам, но, к счастью, оказались довольно старыми, им. можно было бы не придавать значения, лишь бы скорее проехать бандитскую тропу...
Через год после экспедиции Ферсмана мы приехали на глиняную площадь такыра. Такыр был огромной длины — больше километра. Сухая глина звенела под ногами. Ветер собирал в кучки песок. У края площади стояли туркменские кибитки. На такыре было два колодца: здесь самая лучшая вода во всех Центральных Каракумах, поэтому шоферы решили сменить воду: на серном заводе своей воды нет, ее возят туда с Кзыл-Такыра.
Нам оставался очень недолгий путь до завода.
Мы решили отдохнуть в тени кибитки.
У кибиток сидели женщины: они были в длинных красных шароварах и грязных халатах. Женщины варили плов и резали баранину. Ребятишки бегали и визжали, таская по площади верблюжью кость, консервную банку и кусок соломенной шляпы. Банка звенела и скрежетала, шляпа пролетала кометой по небу и падала за кибиткой. Увидев нас, ребята открыли рты...
— Салам алейкум! — сказал я, подходя к кибитке.— Мир этому дому. Можно ли нам достать одну пиалу чала, верблюжьего молока?
— Чала? Чала нет! — закричала женщина, всплескивая руками и делая жалостливое лицо.— Хлеба нет. Вот последнего барана зарезали, будем праздновать дакылма (Дакылма — официально запрещенный ныне брачный обычай: переход вдовы умершего туркмена к его брату), горе мое. Вот разве что в крайней кибитке, у старого Анна Баба-хана.
— Анна Бабахана? — вопросительно посмотрела на нее другая женщина.
Она что-то тихо проговорила, причем я услышал только: «Гат-торбали. Бабахай гат-торбали».