Страна была похожа на штормовой океан, готовый поглотить прогнившее суденышко самодержавия.
Как спасение восприняла буржуазия весть о начале первой мировой войны. Горе поползло в рабочие и крестьянские семьи. Не миновало военное лихо и дом на Нижней Красносельской, куда недавно переехала семья Птухиных. Через неделю должны были забрать на фронт старшего сына Василия. Вслед за этим известием в семью Птухиных пришло новое горе — неожиданно слег отец…
Как-то утром Савва Федорович, едва повернув к жене голову с широко открытыми от испуга глазами, каким-то не своим голосом сказал, что не может встать. Не может, и все тут. Не слушаются ни ноги, ни руки.
— Да полно, Савва, отлежал небось. Давай я подсоблю, — спокойно прошептала жена. Но как ни старалась Мария Яковлевна, грузное туловище мужа безвольно перегибалось, не в состоянии без опоры сохранить вертикальное положение даже сидя.
Приехавший вслед за врачом всегда шумный Ечкин на этот раз деланно-веселым голосом заметил:
— Да ты скоро поправишься, старина. Давай не залеживайся… Трудно без тебя. Много лошадей и мужиков забрали на войну. А с теми, что остались, сладу нет, тоже в революцию ударились, требования выставляют, забастовками грозятся…
На другой день Савва уже не мог говорить. Он только слышал и понимал, как Марья объясняла, что Василий пришел за благословением — забирают на войну. По лицу Саввы пробежала судорога, и от сильного напряжения из горла вырвался какой-то клокочущий звук. А по вискам скатились две крупных слезы.
С уходом Василия не стало кормильца в семье. Жить становилось все труднее и труднее. Цены по сравнению с довоенными возросли в три-четыре раза. Многие продукты исчезли совсем. Хлеб можно было купить, выстояв длинную очередь. Вчера Женя вместо хлеба принес сорванную с двери булочной картонку-объявление: «Хлеба нет и не будет». Чтобы свести концы с концами, Мария Яковлевна стала шить с утра до ночи.
Женя решил идти работать.
Как ему пришла эта мысль в голову, он и сам не знает. Скорее всего надоумили его мамины слова, когда она, накормив с ложечки отца, положив руку на голову Воробышка, сказала: «Ты у нас в доме остался один мужчина». Да, он мужчина, а мужчины — это ему хорошо было известно — должны кормить семью.
Ранним осенним утром Женя надел доставшееся ему от старшей сестры пальто с серым, выношенным до кожи кроличьим воротником и вышел из дома. В школу теперь ходить не надо, она занята под госпиталь для раненых. Женя еще не знал, где и как будет работать, но твердо был уверен, что это теперь необходимо.