— Повторяйте за мной, балбесы: «Начальные народные школы имеют целью утверждать в народе религиозные и нравственные понятия и распространять первоначальные полезные знания…»
Из этого нагромождения длинных фраз Женя понял только одно, что они теперь балбесы. Учитель же на одной и той же ржаво-скрипучей ноте продолжал:
— Предметами изучения являются: а) закон божий; б) чтение по книгам гражданской и церковной печати; в) письмо; г) первые четыре действия арифметики; д) церковное пение.
После первого урока Женя поспешил к отцу — коридор был пуст! К тому же после звонка на следующий урок он обнаружил, что его место на четвертой парте занято, а сумка, сшитая отцом из кусков хомутной кожи, засунута между последней свободной партой и стеной. Женя поднял сумку и, не спросив разрешения у учителя, медленно вышел из класса с твердым намерением больше никогда сюда не возвращаться.
Вечером, несмотря на Женины слезы и упрашивания не водить его больше в школу, отец твердо сказал, что завтра Женя опять пойдет в «казенку». Но, припомнив полные ужаса глазенки Воробышка, добавил:
— Отведи-ка завтра его ты, Марья.
Наутро, часов в шесть, Савва Федорович, переступив порог конторы, замер на месте от изумления. Возле круглой чугунной печки на брошенном овчинном тулупе спали, прижавшись друг к другу, Женя и извозчичий любимец пес Сверчок. Чтобы не идти в ненавистную школу, Женя, не спавший всю ночь, под утро сбежал из дома! Глядя на сына, Савва понял, что в эту школу Женя действительно больше не пойдет.
Посмеявшись проделке Воробышка, Ечкин посоветовал направить его в техучилище, благо оно совсем рядом, на Рождественке.
— И грамоте научат, и ремесло в руки дадут, а это в теперешние взбаламученные времена самое верное дело, — заключил Ечкин.
Время действительно было неспокойное. После поражения первой русской революции положение рабочего класса катастрофически ухудшалось. Московский «Дом трудолюбия» трещал под натиском безработных. Уже стало системой полное увольнение рабочих с фабрик на пасхальные праздники, с тем чтобы через десять праздничных дней набрать новых людей на еще более урезанную зарплату, оставив за воротами «крикунов» и «смутьянов».
Социальные контрасты достигли апогея.
«Торжественный обед, которым московское купечество чествовало английских гостей, был обставлен роскошно. Распорядителями заказаны ледяные фигуры медведя и льва, которые в лапах держали по пудовой чаше зернистой икры. Меню включало: уху из стерляди с на-лимовыми печенками, расстегаи городские, ланж из телятины по-русски, рябчики сибирские, салат, пудинг московский, десерт. Все входные билеты стоимостью 60 рублей были распроданы. Известный успех имел «Ухарь-купец», исполненный тенором г. Садовниковым», — взахлеб восторгается купеческим обжорством газета «Русское слово». И, будто посмотрев в перевернутый бинокль, газета «Раннее утро» в тот же день сообщает, что «…в одной из квартир дома Ечкина на Неглинной отравился нашатырным спиртом квартирант В. Я. Кабанов, 25 лет. Причина — крайняя нужда».