Шершпинский с испугом глянул в окно, где уже брезжил рассвет. Полина говорит верно. Они в любую секунду могут явиться. Только бы у него с ней получилось. Уж он будет с закрытыми глазами…
Шершпинский подошел к Полине, приобнял её, ощутил горбы, проклятый отросток у него тотчас совершенно размягчился. А горбунья уже тянулась к нему с поцелуем.
Роман Станиславович поднял её, понес на диван, долго ничего не получалось, он вызывал в воображении образ Анельки и Ядвиги и молил бога, чтобы сестрицы теперь после трудов праведных спали бы покрепче, и никто из них не застал бы его с горбуньей в таком виде. Ах, почему он не повернул ключ в двери. Где там! Монтевистка впилась в него, как пиявка, между поцелуями она судорожно взглатывала воздух и опять приникала к его губам.
Когда у него, наконец, получилось, она вскрикнула, потом прошептала:
— Не так как-то, не туда как-то…
— Всё туда же! — полунасмешливо ответил он, испытывая всё же горькую гордость оттого, что вот еще ему попалась некая нетронутость, которая не так уж часто мужикам и достается. Правда, этим подвигом он вряд ли сможет потом хвастать в мужской компании.
Полина уже не говорила, что не туда и не так, она металась, зыбыв, где она, кто она…
После он отпаивал её молоком со сливками, говоря дворецкому:
— Гостье немного нехорошо стало.
Привычный ко всему, дворецкий сохранял полную невозмутимость…
Полина дала Шершпинскому порошок. Надо только перехватить трактирного полового, тюкнуть по башке и забрать у него судки, насыпать порошка, нарядить своего человека половым и пусть снесет обед в тот дом постояльцам, приезжим из Сибири.
Как ты узнала, где именно они живут, и — что обеды заказывали?
— Зачем тебе? Поцелуй — скажу.
Пришлось целовать, оглядываясь на дверь и скрывая отвращение.
— Тебе это не пригодится. Я изучила присланные ими посудины. Каждый предмет имеет как бы запах, как бы излучает образы тех людей, которые с ним соприкасались. Если они были злы, взволнованы, то я чувствую их волнение зло, гнев или страх — всё чувствую. Какие-то лучи и запахи входят в мою память. Потом я гляжу на план города и как бы посылаю волну или луч, не знаю — что, то в один квадрат, то в другой. Откуда придет ответ, узнаваемое? И вот чувствую: из того квадрата идет ответ на мои лучи-мысли, из того уголка, из той точки. Там и есть их дом… они там, те самые люди, которые приготовили тебе такое угощение! Всё! Ты понял что-нибудь?.. А теперь я поеду… Устала…
"Еще бы, ты славно потрудилась…" — подумал Шершпинский. Вслух же
сказал:
— А ты уверена, что именно тот дом и тот трактир, именно на Мойке?