А в этот самый момент в полуразвалившейся ротонде на холме Амалия фон Гильзен наводила на "поле битвы" свою мощную подзорную трубу.
— Мерзавцы! Негодяи! — ругалась она. — Исчадья ада! — Всё равно я дознаюсь, куда вы дели моего несчастного кузена! О-о! Какой разврат, какой разврат! Раз-раз-раз-врат!
И тут на горе что-то резко треснуло, и вверх полетели огненные колесницы, вертящиеся шары и квадраты, они лопались, рождая в свою очередь множество новых шаров, которые тоже взрывались, и все светились разным цветом. То из под одних кустов, то из под других вылетали огненные стрелы, змеи, спирали, извивались, вертелись.
И в рупор было объявлено, что это праздничный фейерверк, а победителей и побежденных в павильоне наверху ждет торжественный обед.
Раскрасневшиеся, взлохмаченные, мокрые, в растерзанных одеждах, взбирались участники битвы к месту пиршества. Их ждало еще немало развлечений.
А рядом, в татарском предместье на островерхом минарете заунывно и жалобно пел муэдзин, собирая правоверных на вечернюю молитву.
За Томью над Темурчинским бором догорал закат.
После того, что с ней произошло в гостинице, Верочка Оленева была задумчива, сторонилась подруг. Оставаясь одна, взглядывала в зеркало, и рассуждала сама с собой:
— Как? Я все та же? Ничего не изменилось в моем лице? Или же каждому сразу теперь заметно, какая я стала? Подруги будут презирать меня. Или нет? А может, никто ничего не знает, мне только мерещится это? И так некстати, полиция почему-то забрала мадам Ронне. Посоветоваться не с кем. Сказали, будто мадам Ронне хранила запрещенную литературу.
Верочка пыталась узнать о судьбе своей опекунши, но в полиции ей велели вернуться в пансионат. Сказали, дескать, всё, что надо, сообщат директрисе.
Директрису тайно вызывал в полицию Роман Станиславович. Он пояснил, что воспитанница пансиона Верочка Оленева требует к себе особенно бережного отношения. У неё, как известно, погиб отец, нет матери. Недавно выяснилось, что француженка мадам Сесилия Ронне, опекавшая Верочку, отъявленная негодяйка. Эта Ронне втайне развратничала, была связана с бунтовщиками и бандитами, она, несомненно, оказала дурное влияние на девочку.
Госпожа Фризель, сказала полицмейстеру, что, да, она заметила угнетенное состояние Верочки, которая прежде всегда была весела. И до неё дошло, что у Верочки было некое странное свидание в гостинице с каким-то художником.
— Я уж не знаю, не окажет ли Верочка теперь плохое влияние на других воспитанниц пансионата? — заключила Фризель.
— Художника мы уже арестовали! — сообщил полицмейстер, — но девочке лучше не напоминать об этом случае. Это всё дурное влияние француженки. Но теперь оно будет исключено.