Бутков уединился с Ядвигой (а может, всё же с Анелькой? Кто знает?) в другом кабинете.
В это время дворецкий доложил, что из ресторана принесли заказанное Романом Романовичем блюдо.
— Ничего не заказывал! — удивился Шершпинский. — Зачем ресторация, ежели у нас своя кухня?
— Не могу знать! — отозвался дворецкий, — принесли два судка, в железной корзине с угольями, всё пышет жаром… Куда прикажете?
— Ставь на стол!
В корзине стояло три фарфоровых судка. Шершпинский раскрыл первый судок, в нем лежало два зажаренных человеческих уха. Резко стукнул крышкой.
Во втором судке было два… оборони бог, как жалко выглядели они, вырезанные из чьей-то мошонки. Шершпинский содрогнулся от ужаса и отвращения. В третьем судке — срам сказать что, тоже — жареный… Под судком была записка: "Всё, что осталось от Кляки. Закуси. Скоро и твои поджарим…" Подписи не было, но он всё понял.
Улаф Страленберг сидел в своей получердачной комнате с круглым окном, открывавшим прекрасный вид на каналы. Но сегодня он не любовался пейзажем, переданная теткой Амалией рукопись оказалась удивительно интересной. Жаль, что бумагу источили насекомые и мыши. Улаф таращил большие бесцветные глаза, глядя сквозь огромное увеличительное стекло. Иногда по одному оставшемуся слогу, по двум-трем буквам, он угадывал целые фразы.
И когда случалось, прочитать очередной фрагмент, Улаф вставал с тяжелого табурета, делал несколько неуклюжих прыжков, изображавших танец, затем зажигал спиртовку и варил в молоке шоколад, он любил его пить горячим, так, чтобы дух захватывало. Это была его единственная вольность, отступление от спартанских правил, которым он следовал с давних пор.
Вот что удалось ему, в конце концов, прочитать:
"Я попал в плен не по малодушию или слабости. Я был тяжело ранен, и потерял сознание. Видит бог, я предпочел бы смерть позорному плену. Но так вышло, в плену было много наших генералов. Нас тогда называли воинами каролинцами. Сначала мы жили в городе Казани. Я опишу его когда-нибудь после…
После попытки мятежа в Казани, русское правительство выслало пленных в суровую, отдаленную страну Сиберию, или иначе — Сибирь. Около пяти тысяч шведов оказалось в Тобольске, но вскоре русские сочли это опасным, в городе были оружейные и пороховые склады. И вот в 1714 году шведов разделили на небольшие партии и развезли по разным поселениям. Тогда я и попал в Томск.
Что сказать об этом городе? Это столица Сиберии. Тут большой торг, много церквей, а мы, шведы, имели моленный дом, и лютеранское кладбище.
Много рыбы, зверя, маленьких, но выносливых лошадок. Удивительные леса! Единственно чего здесь не хватало — женщин. Из-за них возникали тут частые ссоры и драки, но и об этом я напишу потом. Скажу только, что даже Петр Первый, царь Руссии прослышал о том, что нам жить тоскливо и прислал в Томск музыкальные инструменты, целый оркестр, чтобы мы могли услаждать свои души…