— Я разбираюсь в этом, — ответила она, впервые заговорив после молчания, длившегося год. — Я с радостью буду ухаживать за вами, так что впредь болезни будут сторониться вас. Но что я получу за это?
Тогда они заключили договор: отныне у него была знающая помощница в напряженной борьбе со старением, а у нее — долгожданная пища для разума. Софии позволялось читать все книги в его доме — и расчетные бумаги, и письма, в латынь которых иногда закрадывался иностранный язык, и свидетельства его многочисленных путешествий, и судебные тяжбы с враждебными датскими купцами. Она с удовольствием слушала Арнульфа, когда он рассказывал о мире, о том, что кайзер Фридрих утонул во время крестового похода и трон перешел к его сыну Генриху, что наконец английский король Ричард и французский Филипп отправились в Иерусалим, чтобы вырвать его из грязных рук Салах-ад-Дина. Она записала это, чтобы запомнить, и когда потом перечитывала свои записи, забывала, что может провести у Арнульфа всего несколько часов и что скоро нужно возвращаться к отвратительной Берте, ее беззубому мужу и тупым детям.
— Ну так что, девочка, подогреть мне воду? — спросил Арнульф во второй раз, потому что она слишком долго не отвечала.
— Думаю, это не помешает, — ответила София. — Это даже полезнее для тела. И вам не следует так долго стоять на полу босиком.
Арнульф восхищенно кивнул, но потом вдруг нахмурился:
— В данный момент меня мучают не боли, а нечто другое. Она подошла к нему. Чаще всего они говорили, находясь на расстоянии друг от друга, потому что близость других тел со всевозможными каплями пота, ранами и испарениями пугали его. Ходили слухи, что с тех пор, как умерла его жена Карин, он не прикоснулся ни к одной женщине, хотя проститутки с радостью услужили бы ему.
— Чем я могу вам помочь? — спросила София. Он, казалось, колебался.
— Я страдаю от одного заболевания, — сообщил он заговорщицки и не без воодушевления, обычного для тех случаев, когда ему доводилось рассказывать о новой болячке. — О нем непросто говорить, особенно с такой невинной девушкой, как ты. Возможно, благочестивому мужчине не пристало показывать тебе эту рану. Но обратиться мне больше не к кому.
Он лежал на кровати, погрузив голову в подушки, так что его слова едва можно было разобрать. Он постоянно говорил — то ли от страха боли, то ли от смущения.
В складках его мягкого места уже несколько недель зрел фурункул, доставлявший купцу невыносимые страдания. Все мази, которые прописал никчемный цирюльник, не помогли, и Арнульфу, которому уже становилось тяжело ходить, не оставалось ничего иного, как показать рану Софии.