Элеонора восхищалась хитростью своего брата, однако призналась Теодору, что ее все больше беспокоит перемена в характере Пьера Бартелеми, которому «Армия Господа» стала буквально поклоняться и чуть ли не на руках носить. Он полнился новыми видениями и присвоил себе роль глашатая Всевышнего. Предводители благожелательно приняли священное копье, однако чувствовали определенную ревность из-за того, что его хранителем Господь Бог избрал именно Раймунда. Гуго и Готфрид поняли, что новоявленного пророка следует урезонить. Кое-кому был дан негромкий совет, и на торжественной церемонии священную реликвию официально вручили епископу Адемару. Предводители были удовлетворены в своем тщеславии, однако Боэмунда копье мало интересовало. Словно разъяренный лев, метался он по городу, собирая армию на предстоящую битву. Франков оставалось двадцать пять тысяч, однако лошадей, пригодных для битвы, было всего лишь триста. Тем не менее Боэмунд решил рискнуть и применить ту же тактику, которую он использовал в сражении с Ридваном из Алеппо. Было организовано пять отрядов. Рыцарей, лишившихся коней, сгруппировали в пять плотных пеших фаланг. Им подробно рассказали о боевой тактике турок, уделив особое внимание необходимости держать сомкнутый строй, и строго приказали неукоснительно выполнять распоряжения своих командиров. Сначала Элеонора никак не могла понять, почему Боэмунд, коротко стриженный, с пылающим взором голубых глаз, стал постоянным гостем в их доме на Ладанной улице. Еще более удивительным было то, что он привозил с собой всяческие дорогие лакомства и корзины с хлебом. В доме была своя конюшня, и в нее привели трех довольно упитанных коней, которых ежедневно кормили наилучшим образом. Элеонора заметила также, что она, Теодор и Симеон стали основными потребителями привозимой пищи, которая подавалась к столу подальше от завидущих глаз, когда становилось темно. В День рождества святого Иоанна Крестителя Боэмунд, облаченный в заляпанный и несвежий кожаный камзол, темно-синие гетры и поношенные сапоги, приехал к ним, чтобы разделить вечернюю трапезу, и стал громко распространяться о том, что святой Иоанн — его покровитель и что он хочет отметить его рождество. Он шумно ввалился в дом, пожал руку Готфриду и Гуго, похлопал по плечу Симеона. Потом он крепко сжал в своих свирепых объятьях Элеонору, оторвав от пола и уколов своим щетинистым подбородком. Затем резко отпустил ее и смахнул с шеи капли пота.
— Видит Бог, люблю, когда подо мной извивается женщина, только не говорите об этом епископу! — И, широко расставив руки, Боэмунд затрясся от смеха, довольный собственной шуткой. Потом он плюхнулся на подушки и жестом подозвал остальных к себе.