Когда объявили следующий перерыв, Бу Дален все еще не дал о себе знать, и Отарсен стоял в углу коридора, нервно теребя свой мобильный телефон, а Тимонен собирал аппаратуру, которую привозил для своего небольшого представления.
— Слушай, я знаю, что мы договаривались пообедать, — сказал он Валманну, когда тот подошел, — но, может, лучше пойдем прогуляемся. Не нравится мне вся эта ситуация с Бу. Я знаю его, он неплохой парень… — Он криво улыбнулся, когда произносил эти слова, прекрасно осознавая, что говорит о человеке, «послужному списку» которого позавидовал бы старый рецидивист. — Мне кажется, я знаю, кто может нам дать хоть какой-то намек на то, где искать Бу. Эй!.. — он по-товарищески похлопал осужденного номер три по спине, когда тот проходил мимо, поднял большой палец вверх и получил широкую улыбку в ответ.
Валманн никак не мог привыкнуть к дружескому тону, которым коллега разговаривал с преступниками. Сам он старался избегать личного контакта всякий раз, когда сталкивался с такими людьми в суде. Не потому, что считал их плохими, опасными, а просто потому, что полагал, что именно так должна работать система. Полицейские и обвиняемые играли свои роли в бесконечном триллере — погоне за справедливостью: «Полиция и разбойники». Было бы неплохо, если бы хоть иногда они могли меняться ролями или плюнуть на эту игру, когда надоест, выбросить деревянные пистолеты и пойти вместе домой есть котлеты. Но в реальном мире так быть не могло. Здесь дело надо было расследовать, виновных поймать и привлечь к ответственности, во всяком случае, в идеале. И его работа как раз и состояла в реализации этого идеала. Он охотился, разыскивал, анализировал; они скрывали свои следы и убегали — таковы были роли, он чуть было не подумал, «игра». Ибо сегодня в зале суда эта важная для него борьба между «хорошим» и «плохим» снова превратилась в игру. Торжественные формальности свелись к какому-то ритуальному танцу, в котором все совершали заученные движения, и никто не беспокоился по поводу явных несостыковок, несовпадений и очевидной лжи. Словно сам гладкий и ровный ход представления был важнее его содержания.
— А ты догматик, Валманн, — однажды поддразнила его Анита, когда они разговаривали на эту тему. Возможно, она была права. Она часто была права. На самом деле он был наивным идеалистом, который не хотел смотреть на проблемы с разных сторон, воспринимая действительность с открытой душой. Возможно, такое однобокое отношение к окружающему миру служило препятствием для более полного понимания преступности, думал он, наблюдая за тем, как широкая рука Тимонена по-приятельски опустилась на плечо Престерюда, когда они шли вместе по направлению к выходу, — звездный следователь и человек, которого он усадил за решетку на следующие четыре года. Хотя именно в случае Престерюда не было никаких сомнений в соотношении добра и зла, вины и невиновности.