Уважаемый мистер Эйвери. Да, это он! И почему этого никто не замечает? Эйвери перечитал письмо.
Если бы у Эйвери был сокамерник, он бы наверняка переполошился, глядя на окаменевшее вдруг щуплое тело убийцы. Подобной неподвижности не бывает даже у спящих — Эйвери словно впал в кому, покинул этот мир. Зеленоватые глаза полуприкрыты, дыхание практически неразличимо. Бледная, годами не видавшая солнца кожа покрылась пупырышками.
Но если бы гипотетический сокамерник мог заглянуть в голову Эйвери, то был бы не менее потрясен активностью, творившейся там.
Аккуратно выведенные на бумаге слова взорвались в мозгу Эйвери, точно бомба. Разумеется, он помнил, кто такой Б.П., — как помнил М.О., и Л.Д., и всех остальных. Это были спусковые крючки его сознания — с помощью выстрела он мог предаться волнительным воспоминаниям в любой момент. В его мозгу хранились целые каталоги полезной информации. Отключив тело в пользу сознания, Эйвери позволил себе приоткрыть папку с пометкой Б.П. и заглянуть внутрь — этого он не делал уже много лет.
Он не очень любил Б.П. Обычно он предпочитал М.О. или Т.Д. — они были его фаворитами. Но и от Б.П. он не отказывался. Эйвери хранил в каталоге своего мозга информацию, почерпнутую из личного опыта, из газет и телерепортажей об исчезновении ребенка и, наконец, из собственного суда, ставшего картинным королевским судом Кардиффа, — вероятно, для того, чтобы дать жертве последний шанс — смехотворный, если вдуматься.
Уильям Питерс, одиннадцать лет. Светлая челка, темно-голубые глаза, яркий румянец на бледном лице и временами широкая улыбка — такая широкая, что глаза превращались в щелочки.
Эйвери тогда остановился у дрянной деревенской лавочки. Купил бутерброд с ветчиной — перед этим он как раз хоронил Люка Дьюбери и проголодался. И стал, вопреки обыкновению, проглядывать «Голос Эксмура».
Вообще-то местные газетенки являли собой прекрасный источник информации. Они кишели детскими фотографиями: дети в пиратских костюмах на благотворительном вечере; дети, получившие серебряные медали на конкурсе кларнетистов; дети, которых выбрали в «До тринадцати», хотя им было всего по одиннадцать; целые команды футболистов, крикетистов и скаутов, и даже имена внизу подписаны — очень удобно. Им можно было звонить, прикинувшись корреспондентом такой же газетки. Нет ничего проще — раздувшиеся от гордости родители охотно подзывали чадо к телефону, дабы еще раз насладиться его жалким успехом. Лишь кое-кто успевал потом вовремя выхватить у ребенка трубку, встревоженный изменившимся выражением лица отпрыска.