Плато Эксмур, поросшее пыльным папоротником, жесткой бесцветной травой, колючим утесником и прошлогодним вереском, почерневшее от влаги, выглядело так, будто не дождь, а пожар пронесся над ним, забрав с собой все деревья, оставив голые мшистые болота встречать зиму безо всякой защиты. Горизонт растворялся в мороси, небо и земля сплетались в серый кокон вокруг единственной различимой точки — двенадцатилетнего мальчишки в черных, блестящих от дождя непромокаемых штанах, без шапки, с лопатой в руках.
Дождь лил уже третий день, но трава, утесник и вереск по-прежнему не сдавались, цепляясь корнями за почву. Стивен упрямо всаживал лопату в грунт, и каждый тычок легкой волной отдавался в теле, доходя до подмышек. В этот момент он оставлял след — едва заметный человеческий след на лоне великой мглы.
Но не успевал он опустить лопату во второй раз, как узкая щель наполнялась водой и исчезала.
Трое мальчишек шатались по Шипкотту под дождем, засунув руки поглубже в карманы, надвинув капюшоны на глаза, подняв плечи, точно спешили найти укрытие от дождя. На самом деле спешить им было некуда, вот они и слонялись без дела, смеясь и ругаясь без причины и громче, чем надо бы, чтобы только сообщить миру о своем присутствии и своих надеждах.
По этой улочке, узкой и кривой, летом бродили туристы, с улыбками разглядывая по-курортному разноцветные террасы, двери, распахнутые прямо на пешеходную улицу, и изящные старомодные ставни. Но дождь превратил желтые, розовые и небесно-голубые домики в жалкое воспоминание о солнечных днях, в прибежище лишь для тех, кто был слишком юн, слишком стар или слишком беден для того, чтобы уехать.
Бабушка Стивена не отрывала взгляда от окна.
В самом начале жизни ее звали Глорией Маннерс. Потом — Женой Рона Питерса. Мамой Летти, Мамой Летти и Билли. Потом — и долго — Бедной Миссис Питерс. Сейчас она стала Бабушкой Стивена, но в глубине души так и осталась Бедной Миссис Питерс. И ничто не могло изменить этого, даже появление внуков.
Стекло над москитными сетками усеивали дождевые капли, у проезжающих машин уже зажглись фары. Крыши у домов были разномастными, как и стены. Одни по-прежнему донашивали старую, шершавую от мха черепицу, другие щеголяли шиферной плиткой, влажно блестевшей под серым небом. Над крышами едва проступала сквозь морось вершина плато. С такого расстояния плато казалось благородно-округлым и — если смотреть на него из гостиной с центральным отоплением, под посвистывание закипающего на кухне чайника — вполне безобидным.
Самый низкорослый из мальчишек шлепнул ладонью по стеклу, и бабушка Стивена испуганно отшатнулась. Пацаны со смехом рванули прочь, хотя никто не собирался их преследовать и они об этом знали. «Старая крыса!» — крикнул один из них на бегу, под капюшоном не разглядеть, кто именно.
