— Так, обычное письмо, мистер Финлей.
— Давненько ты писем не получал, верно?
— Да, сэр.
— Приятно это.
— Что, сэр?
Финлей задумался, прежде чем предпринять новую неуклюжую попытку.
— Из дому пишут?
— Да, сэр.
Финлей снова сник. Он подождал, сосредоточенно прочищая левую ноздрю. Эйвери прекрасно владел собой.
— И как там дела, дома?
Эйвери предвидел этот вопрос, еще когда Финлей прочищал нос, и прекрасно подготовился к нему.
— Ничего особенного. Это мой кузен. Сумасшедший компьютерщик. У меня был старый Амстрад. Процессор. Он говорит, это теперь редкость. Все хочет у меня его вытянуть.
— Сдвинутый на компьютерах?
— Верно, сдвинутый.
Финлей непринужденно поинтересовался:
— Ну и как, отдашь ему этот процессор?
Эйвери пожал плечами и улыбнулся, вложив в эту улыбку все:
— Посмотрим.
Финлей провел в качестве охранника двадцать четыре года, но от этой улыбки у него растаяли все сомнения. Он закрыл окошко, полностью уверенный в том, что теперь их с Эйвери связывает забавный общий секрет.
Финлей прервал ход его мыслей, но это было к лучшему. На этом поезде не стоило путешествовать днем. Это поезд ночной — пусть и не спальный. Эйвери улыбнулся про себя. Он еще вернется сегодня к Б.П. А сейчас стоит подумать о тех перспективах, что открывает перед ним письмо. Перспективы — это главное, чего лишаешься в тюрьме. Лишаешься в тот момент, когда за тобой захлопывается дверь камеры. И большинство никогда уже не находит им замены. Даже попав в заключение на месяц или на пару лет, обнаруживаешь, что перспективы у тебя изымают вместе со шнурками от ботинок. Надеялся на хорошую должность — отныне тебе светит карьера разнорабочего или социальное пособие. У настоящих преступников представление о перспективах уже совершенно иное. А у осужденных пожизненно вся перспектива — жареная картошка на ужин вместо картофельного пюре, ну или отбивная вместо котлеты.
Эйвери не знал, кто такой С.Л., но для простоты решил считать его существом мужского пола.
С.Л. был очень осмотрителен. Он понимал, что письма педофилам и серийным убийцам, как и письма от них, подвергаются тщательной цензуре. Поэтому он был загадочен и немногословен. И достаточно сообразителен, чтобы понять, что инициалов для Эйвери окажется недостаточно.
Но обратный адрес его выдал. В самом начале своего заключения Эйвери получал десятки писем из Шипкотта и окрестностей. Большинство писавших проклинали или умоляли — о таких он быстро забывал. Но одно, если память не изменяла ему, а кроме памяти полагаться было не на что, ведь хранить тома переписки ему не позволили бы, пришло от сестры Билли Питерса. Ничего особенного — девчонка хотела знать, что случилось с Билли и где его могила. Она умоляла Эйвери сжалиться над ее матерью. Он ответил ей, упирая на забавное совпадение: Билли перед смертью просил его о том же самом.