В общем, с этого аэродрома - немцам еще долго не летать!
И в завершение, немецкие зенитчики открыли бешеную стрельбу по облакам. Которые покрывали небо не таким уж плотным одеялом - но вполне могли спрятать, один или несколько, вражеских самолетов. Что было нам, лишь на руку - по понятной причине.
Ну теперь - давай бог ноги!
Обратно добираемся - часа за четыре. Без приключений. Вот наконец и место нашей высадки, столб дыма был виден даже отсюда! Залегаем, и тщательно осматриваем местность - убедившись что никто не помешает нам готовиться и стартовать в обратный заплыв. Все чисто! Везет!
Сваливаемся по расщелине вниз. И - прямо на головы двух норвежцев.
И еще три фигуры - на приткнувшейся к берегу посудине. Что-то вроде большого баркаса - но с палубой, и даже крошечной каютой. Может, там еще кто-то есть?
Двое на берегу - пожилой, и молодой. На борту - еще один молодой, и две женщины, постарше и помоложе. Одеты как обычно рыбаки, оружия ни у кого не видно. Застыли статуями - совершенно обалделые. Сидели, тихо-мирно, костерок собирались развести - вон, уже кучка плавника собрана, и котелок в руке у молодого - и вдруг, как черти из коробки, выскакивают восемь здоровых мужиков, увешанных оружием - что будет дальше, неясно, но уж точно, ничего хорошего!
- Хальт, хенде хох! Руки вверх, суки!
Повожу стволом "Вала", держа всех в секторе огня. Ребята тоже, в темпе расследоточились, не забывая и о подступах, держат под контролем и фланги, и тыл.
И тут пожилой подал голос.
- Русские, что ль?
За бортом плещет вода. Мы медленно движемся к выходу из фиорда. На палубе тесно - потому что все мы здесь. И хозяева - тоже. Все - живы и здоровы. Пока. Ну а дальше - как бог и удача положат.
С немцами - было бы много проще. Как их мирняк, деревенские бюргеры, хозяева - насмерть забивали, травили собаками, морили голодом, наших рабов, "за леность и неусердие" - о чем остались документы, воспоминания тех, кого наши успели освободить. И как спасаясь от нашего гнева, эти рабовладельцы бросились в бега, зимой, с тем лишь что могли унести. Был февраль сорок пятого. А первый город на их пути - где можно было обогреться, поесть, передохнуть, и даже сесть в поезд - назывался Дрезден. Сто тридцать пять тысяч погибших под английскими бомбами - это лишь официальные потери: те, кого смогли как-то опознать, о чьей пропаже было заявлено - жители самого города. А сколько было, проходящих беженцев - не знает никто, даже сейчас. Двести, триста тысяч, полмиллиона?
Мне - их не жаль. Пусть это будет, им - хоть малая плата, за Ленинград!