Он проснулся поздним утром оттого, что Эйлит безжалостно трясла его плечи и кричала что-то на ухо. Голова гудела. С трудом разомкнув отяжелевшие веки, Голдвин с протестующим ворчанием оттолкнул руки жены.
— Ну, наконец-то! — воскликнула она. — Я уж думала, ты никогда не проснешься..
Ритмичная, подобная ударам молота о наковальню, боль сопровождалась приступами тошноты. Голдвин попытался было сесть, но спустя мгновение беспомощно рухнул на подушки, прикрыв глаза рукой.
— Оставь меня в покое, — простонал он.
Воцарилась тишина, но Эйлит не ушла из комнаты. Голдвин с закрытыми глазами чувствовал на себе ее осуждающий взгляд.
— Неужели от выпитого у тебя заложило уши? — наконец спросила она. — Разве ты не слышишь звона колоколов?
Голдвин прислушался. Сквозь шум в голове до него донеслось гулкое и монотонное: бум, бум, бум.
Отняв руку от глаз, он вопросительно посмотрел на Эйлит.
— Король Эдуард умер. — Она подала мужу рубаху, брюки и теплую куртку. — Граф Гарольд избран его преемником. Завтра состоится обряд коронации.
— Откуда ты знаешь?
— Альфред приезжал за кольчугой и шлемом. Он очень торопился, даже отказался от эля и хлеба.
Голдвин проглотил слюну. В горле першило, во рту стоял отвратительный привкус. Он начал медленно одеваться. Голова болела так, словно вот-вот собиралась расколоться на кусочки. Из-за закрытых ставен доносился шум дождя.
Пальцы отказывались повиноваться, и Эйлит, сверкнув глазами, сама помогла ему застегнуть ремень и пряжки на ботинках.
— Ты только подумай, Голдвин! С сегодняшнего дня ты личный оружейник короля!
Голдвин вымученно улыбнулся в ответ.
Собственная голова казалась ему колоколом, внутри которого из стороны в сторону раскачивался раскаленный язык. Или это в ушах стоял звон аббатского колокола, оплакивающего бренную душу короля Эдуарда, минувшей ночью вознесшуюся на небеса, и провозглашавшего коренной поворот в его, Голдвина, судьбе?
Январь 1066, Нормандия, Бриз-сюр-Рисл.
Шел мокрый снег. Свирепый ветер то и дело набрасывался на Рольфа де Бриза, который, спотыкаясь, пересекал внутренний двор фамильного замка. Когда порывы капризного ветра, налетая на факел, пытались погасить пламя, все вокруг на мгновение погружалось в кромешную тьму. Едкие струйки дыма летели Рольфу в лицо. Обогнув огромную навозную кучу, он прикрикнул на свору мастиффов, стерегущих ворота — завидев человека, те начали рваться с цепи, — и вошел в каменную конюшню.
В первом стойле, распластавшись на земле, лежала племенная кобыла. Ее тело содрогалось от боли, шкура лоснилась от пота, ноздри судорожно раздувались, а глаза, казалось, побелели от страха.